I

I

Опять газеты полны разговорами о борьб? съ развитіемъ проституціи, объ уничтоженіи торга б?лыми невольницами, о правилахъ для одиночекъ, квартирныхъ хозяекъ, объ охран? отъ разврата малол?тнихъ и т. д. Собираются и ожидаются съ?зды, слагается союзъ «защиты женщинъ», готовятся проекты, сочиняются р?чи, пишутся статьи. Сколько хорошихъ словъ, благихъ нам?реній, — надо отдать сараведливость, — весьма часто переходящихъ и въ доброжелательные поступки, и въ полезныя пробныя м?ропріятія! И изъ года въ годъ, изъ десятил?тія въ десятил?тіе повторяется одна и та же исторія: доброжелательные поступки приводятъ къ результатамъ чуть ли не обратно противоположнымъ желанію, a изъ м?ропріятій вырастаетъ для женскаго пола, совс?мь неожиданнымъ сюрпризомъ, какая-нибудь новая житейская каторга, горшая прежнихъ. И сатана, гуляя по своему аду, полъ въ которомъ, какъ изв?стно, вымощенъ добрыми нам?реніями, — посл? каждаго съ?зда или конгресса о проституціи, все кр?пче, все съ большею самоув?ренностыо топаетъ копытами по тому м?сту, гд? похоронены сотни разр?шеній вопроса о падшихъ женщинахъ, язвительно см?ется и приговариваетъ:

— Вотъ гд? y меня основательно, густо вымощено!

Борьба съ распространеніемъ проституціи, обыкновенно, проектируется съ двухъ точекъ отправленія: этической — для самихъ жертвъ проституціи, медицинско-профилактической — для общества, въ сред? котораго проституція развивается, служа показательницею его, какъ принято выражаться, темперамента. Въ дополненіе къ отв?тамъ на эти главные устои вопроса, ищутся разгадки второстепенныхъ осложненій, изъ него истекающихъ; въ томъ числ?, съ особеннымъ усердіемъ предлагается дилемма объ улучшеніи быта проститутки, объ охран? ея челов?ческихъ и гражданскихъ правъ, словомъ, такъ сказать, о защит? ея отъ жестокаго обращенія. Опять-таки — прекрасныя, истинно гуманныя задачи: и упражняться въ р?шеніи подобныхъ житейскихъ шарадъ — благородн?йшее занятіе для мыслителя благонам?реннаго и любвеобильнаго. Но сатана, все-таки, топочетъ копытами, см?ется и восклицаетъ:

— Н?тъ, господа, — это м?сто y меня надежно, кр?пко вымощено!

Я зналъ въ жизни своей очень много членовъ разныхъ обществъ покровительства животнымъ, въ томъ числ? иныхъ очень д?ятельныхъ, — но только одного, который покровительствовалъ имъ д?йствительно и вполн? посл?довательно. Онъ сд?лался вегетаріанцемъ, всегда и всюду ходилъ п?шкомъ и не держалъ въ дом? своемъ ни кота, ни собаки. Этотъ челов?къ устранилъ себя отъ потребностей въ животномъ мір?, и тогда животный міръ получилъ н?которую гарантію, что онъ не будетъ терп?ть отъ этого челов?ка жестокаго обращенія, по крайней м?р?, вольнаго потому что, в?дь, въ конц?-то концовъ, все наше отношеніе къ животнымъ — сплошь жестокое, даже когда мы считаемъ его кроткимъ. Нельзя съ н?жностью лобанить быка, хотя бы на самой усовершенствованной бойн?, нельзя мягко сердечно перер?зать горло барану и отрубить голову индюку; нельзя воображать, будто доставляешь необычайное наслажденіе лошади, впрягая ее въ вагонъ конно-жел?зной дороги; и хотя гастрономы утверждаютъ, будто карась любитъ, чтобы его жарили въ сметан?, однако врядъ-ли они отъ карася это слышали. Не быть жестокимъ по отношенію къ животнымъ можетъ только то общество, которое въ состояніи обходиться безъ животныхъ. Всякое иное покровительство животнымъ заботится не о благополучіи животнаго міра, a объ успокоеніи нервной чувствительности общества челов?ческаго, объ умиротвореніи поверхностными компромиссами челов?ческой сов?сти, внутреннимъ голосомъ своимъ протестующей въ насъ противъ грубыхъ формъ эксплоатаціи живого, дышущаго существа. Защищая истязуемое или напрасно убиваемое животное, мы оберегаемъ не его, но собственный нравственный комфортъ, собственное самодовольство. Если въ оправданіе истязанія или убійства животнаго им?ется хоть маленькій, понятный и выгодный челов?ку предлогъ, оно уже не считается ни истязаніемъ, ни напраснымъ убійствомъ. Научные интересы — достояніе немногихъ: поэтому тысячи людей возмущаются до глубины души откровенными жестокостями вивисекціи, ц?лей которой они не понимаютъ. Вкусовые интересы доступны вс?мъ: поэтому т? же тысячи людей не смущаются ?сть раковъ заживо сваренныхъ въ кипятк?, и требуютъ, чгобы кухарка с?кла налима предъ закланіемъ его въ уху, такъ какъ отъ с?ченія налимъ «огорчается», и вкусная печенка его распухаетъ.

Прошу извиненія за грубоватую аналогію, но мн? сдается, что въ вопрос? о проституціи мы весьма недалеко ушли отъ сомнительной условносги обществъ покровительства животнымъ. Вопросъ ставится совершенно на т? же шаткія основы компромиссовъ между безусловнымъ и неизб?жнымъ зломъ общественнаго явленія и его условною, житейски-практическою «пользою».

Мы хотимъ остановить распространеніе проституціи и, для начала, обуздать наглую торговлю живымъ товаромъ. Очень хорошо будеть, если переловятъ разныхъ аферистовъ и аферистокъ, промышляющихъ б?лыми невольницами на проституціонномъ рынк?, если затруднятъ кандидаткамъ въ проституцію доступъ къ позорному ремеслу и т. д. Но я не думаю, все-таки, чтобы вс? эти палліативы стоили названія борьбы съ распространеніемъ проституціи и чтобы, даже при самомъ тщательномъ проведеніи ихъ въ жизнь, проституція перестала распространяться: ростъ ея не отъ нея зависитъ, и остановится онъ и пойдетъ на убыль не отъ т?хъ искусственныхъ м?ръ, какими мы воображаемъ упорядочить рыночное предложеніе проституціи, но только и исключительно отъ этическихъ, соціальныхъ, экономическихъ, реформъ, которыя, преобразовавъ физіономію современнаго общества, естественнымъ путемъ уничтожатъ проституціонный рынокъ или, по крайней м?р?, понизятъ на немъ спросъ. Пусть общество не нуждается или какъ можно меньше нуждается въ проститутк?, и промыселъ самъ собою сведется на н?тъ, фатально исчезнетъ, ликвидируется. Проститутка — рабочая на половой инстинктъ. Трудъ ея подчиненъ т?мъ же законамъ роста, какъ и всякій трудъ: гд? есть въ немъ потребность, онъ развивается; гд? падаетъ потребность, — тамъ замираетъ, сокращается, уничтожается и онъ. Въ состояніи ли общество, при современныхъ условіяхъ своего быта, отказаться отъ обладанія этимъ женскимъ классомъ, отъ спроса на его услуги? Д?йствительность говоритъ: н?тъ, не въ состояніи. Тогда не будемъ и хвалиться столь громкими предпріятіями, какъ борьба съ проституціей. Условимся лучше зам?нить широкія задачи просто выработкою кое-какихъ вн?шнихъ приличій, чтобы обществу было не столь зазорно и опасно пользоваться жертвами своего темперамента и, воспользовавшись, потомъ смотр?ть имъ въ глаза, — чтобы свинство спроса вуалировалось благовидностью и законом?рностью предложенія.

— Злополучная падшая женщина! порочная и несчастная торговка собственнымъ т?ломъ! Отв?тствуй намъ: что ты за сфинксъ неразр?шимый? Мы учреждаемъ для тебя исправительные пріюты: тебя въ нихъ не заманишь и калачомъ, а, заманутая, ты б?жишъ изъ нихъ, куда глаза глядятъ, только бы уйти. Мы учреждаемъ для надзора за тобою врачебно-полицейскую инспекцію: ты обращаешь ее въ в?домство, за покровительство коему муза трагедіи споритъ съ музою оперетки. Мы арестуемъ, судимъ, сажаемъ въ тюрьмы, ссылаемъ твоихъ развратителей и рабовлад?лицъ… и эта гидра неистребима, на м?сто каждой отрубленной головы ея вырастаютъ три новыхъ. Только что защитили тебя отъ жестокой, наглой эксплоатаціи, a ты уже опять по уши увязла въ ней, и опять вся, какъ паутиною, опутана долгами, контрактами, условіями разныхъ агентовъ и агентшъ, сводниковъ и сводней. Ужели ты неисправима? Ужели тщетны наши усилія, и милъ теб? развратъ для разврата, и нельзя тебя отвлечь отъ него ни крестомъ, ни пестомъ, ни честною молитвою? Однако, вотъ уже сорокъ л?тъ, какъ насъ ув?ряютъ неподд?льные знатоки сердца челов?ческаго, что ты — самое несчастное и страдающее существо въ подлунномъ мір?, что ты ужасаешься самой себя, льешь о себ? покаянныя слезы, что ты — Соня Мармеладова, святая душа въ оскверненномъ т?л?. Если такъ, опомнись, Соня Мармеладова! Брось стези порока, по коимъ водитъ тебя продажный развратъ, и возвратись на путь доброд?тели, куда мы тебя великодушно призываемъ…

Соня Мармеладова отв?чаетъ:

— Я со всею готовностью-съ… Но, в?дь, вступивъ на путь доброд?тели, стоять на немъ неподвижнымъ столбомъ невозможно-съ, a надо по оному пути идти впередъ, дал?е, въ текущую жизнь-съ?

— Конечно!.. Мы поведемъ тебя! Мы просв?тимъ тебя! Мы покажемъ теб? прямую дорогу!

— Чувствительн?йше благодарна. Только вотъ что скажу вамъ, милостивые государи мои: чтобы идти, — тамъ ли, сямъ ли? — впередъ, нужны средства-силенки. A y меня и на пути порока часто подкашиваются ноги отъ голодухи. Такъ боюсь, что на пути доброд?тельномъ-то я и вовсе паду, какъ за?зженная клячасъ… вотъ какъ надорвалась, царство ей небесное, Катерина Ивановна, покойная мачеха моя, ежели изволите ее помнить.

Этическія возд?йствія — сила хорошая, но и они — палка о двухъ концахъ. Н?тъ на св?т? книги бол?е св?тлой, благой, братолюбивой, ч?мъ Евангеліе Христово. И, однако, я зналъ челов?ка, который изъ всего Евангельскаго содержанія любилъ только одинъ стихъ, потому что толковалъ его, какъ благословеніе на ненависть къ челов?честву. Былъ онъ парень гордый, рабочій, нищій, не попрошайка. Остался, посл? бол?зни, безъ м?ста, перебивался, ч?мъ и какъ могъ, жилъ въ углахъ; наконецъ, силъ не стало: протягивай руку за подаяніемъ, либо окол?вай. И вотъ навернулся благотворитель. Прочелъ истощенному, озлобленному, полубольному, голодному челов?ку лекцію о смиреніи, о промысл?, о прилежаніи въ труд?, подарилъ Евангеліе, пожал?лъ, что «н?тъ y меня для васъ никакой работы», далъ рубль денегъ и изчезъ. Изъ рубля y парня три четвертака отняла за долгъ хозяйка угла, гд? онъ сгнивалъ, четвертакъ онъ про?лъ — а, четверо сутокъ спустя, подобрали его на Даниловомъ кладбищ?, за Москвою, въ тиф?, и отвезли въ больницу. Натура была сильная: выдержалъ. Врачи заинтересовались интеллигентомъ, который чуть не умеръ отъ голода, поддержали его кое-какою работою; онъ сталъ на ноги, вышелъ въ люди и впосл?дствіи былъ изв?стенъ въ адвокатур?, какъ… рвачъ самой жестокой и безсов?стной марки. И однажды, въ интимномъ и очень бурномъ разговор? на благотворительную тему, въ которой онъ былъ близко и нехорошо заинтересованъ, онъ крикнулъ мн?, пишущему эти строки, жестокія, самозабвенныя слова:

— Что вы попрекаете меня христіанствомъ, Евангеліе въ прим?ръ приводите? Что вы въ немъ понимаете? Что вы можете понимать? Вы читали Евангеліе въ теплой комнат?, сытый; a я — на Даниловомъ кладбищ?, подъ осеннимъ дождемъ, съ пустымъ брюхомъ… Помню-съ: «алкалъ я, и вы не дали мн? ?сть; жаждалъ, и вы не напоили меня»… A потомъ я продалъ Евангеліе кладбищенскому нищему за пятачекъ, a силы пойти, чтобы себ? хл?ба купить, мн? уже недостало, и я легъ на могильную плиту и сталъ умирать… Вотъ и все мое Евангеліе. «Алкалъ я, и вы не дали мн? ?сть; жаждалъ, и вы не напоили меня». Помню это, — и довольно съ меня. Тутъ ц?лое міровоззр?ніе!

Если бы вс? господа благотворители хорошо помнили этотъ стихъ, они никогда не посм?ли бы давать Евангеліе въ руки голоднымъ людямъ, прежде ч?мъ ихъ накормить.

Таісъ, вотъ, я думаю, что и съ этическими возд?йствіями на міръ падшихъ женщинъ мы не будемъ им?ть ни мал?йшаго успеха до т?хь поръ, пока он? будутъ алкать и жаждать, a мы не сум?емъ накормить и напоить ихъ иначе, какь при условіи продолженія ими той же профессіи, отъ которой мы беремся ихъ спасать.

Мн? скажутъ:

— Позвольте. Одинъ изъ наибол?е существенныхъ пунктовъ программы къ борьб? съ проституціей въ томъ и заключается, что мы предлагаемъ падшей женщин? зам?нить добычу труда позорнаго заработкомъ труда честнаго.

Милостивые государи! Еще разъ повторю: этика — вещь прекрасная. Но в?дь и политическая экономія — наука недурная. A она, увы! не д?литъ труда на позорный и честный, но лишь на легко добывающій и трудно добывающій, при чемъ учитъ, что благо, добытое трудомъ легкимъ, натур? челов?ческой свойственно предпочитать благу, добытому трудомъ тяжкимъ, и что трудовой идеалъ челов?чества — отнюдь не въ пот? лица ?сть свой хл?бъ, выбирая его изъ волчцовъ и тернія, но наибольшая заработная выгода при наименьщей затрат? рабочей силы. И еще: однажды обладавъ какимъ-либо благомъ, челов?къ не легко примиряется съ его лишеніемъ и очень туго соглашается на сбавку блага. И потому-то позорный, но легкій, по доходности, промыселъ проститутки поб?ждаетъ честные, но тяжелые и маловыгодные виды женскаго труда. Потому-то проститутка, извлеченная изъ дома терпимости или отъ тайной эксплоататорши-хозяйки и опред?ленная къ какому-нибудь утомительно-рабочему, a т?мъ паче къ «черному» м?сту, почти обязательно обращается чрезъ н?которое время вспять, оказывается рецидивисткою и до т?хъ поръ, пока нравственный уровень нашего общества не поднимется настолько, что честные виды женскаго труда будутъ д?латься, если не вровень, то хоть въ одну треть заработка проститутки, до т?хъ поръ я сильно опасатсь, что кадры вреднаго злополучнаго класса не будутъ задержаны въ прогрессивномъ рост? своемъ ни нравственными возд?йствіями, ни полицейскими м?рами.

Если хотите, чисто-проституціоннаго вопроса не существуетъ вовсе. Есть только в?чный, жгучій вопросъ женскаго подчиненія и женскаго труда, одною изъ болячекъ котораго является проституція. Мы видимъ въ ней аномалію, и она, д?йствительно, является аномаліей въ общественномъ уклад? христіанскаго государства, но аномаліей не самостоятельной, a производной, уродливою в?твью отъ уродливаго корня, a не корнемъ. Очень хорошо заботиться о томъ, чтобы женщинъ въ проституцію не совращали, a совращенныхъ не обижали. Но сколько бы реформъ въ этомъ направленіи ни было проведено, вс? он? — только полум?ры безъ усп?ха или съ кратковременнымъ, мнимымъ усп?хомъ. Серьезною, коренною реформою можетъ очистить общество отъ проституціи только р?шительная, полная переоц?нка культурою будущаго столь огромной міровой ц?нности, какъ женщина, крутой переломъ въ нашихъ отношеніяхъ къ ея личности, труду, образованію, праву.

Проститутка по природной развращенности, по л?ни и неохот? къ честному труду, — очень р?дкое явленіе, по крайней м?р?, въ Россіи. Русская падшая д?вушка, въ девяти случаяхъ изъ десяти, становится продажною исключительно потому, что честный трудъ ее не кормитъ или кормитъ при слишкомъ ужъ тяжкихъ условіяхъ. Изъ этого правила я не исключаю и т?хъ, которыя были вовлечены въ развратъ обманомъ, такъ какъ для нихъ честный трудъ, плохо кормящій и непорочныхъ, д?лается особенно скуднымъ и даже почти недоступнымъ по этическому лицем?рію общества; мы — мастера губить д?вушекъ, но еще большіе мастера возмущаться потомъ ихъ паденіемъ. Одинъ изъ самыхъ блестящихъ и трагикомическихъ обмановъ нашего мужского лицем?рія состоитъ въ томъ, что мы даже каторжныя формы женскаго труда, существующія въ современной цивилизаціи, опред?лили женщин? не просто, a какъ бы въ награду за ея доброд?тельное поведеніе. Ты доброд?тельна, — ну, вотъ теб? за это высокая честь: каторга труда кухарки, горничной, «бонны за все», гувернантки при семи ребятахъ, телефонной барышни, телеграфистки съ суточными дежурствами. Наслаждайся своею доброд?телью и своимъ трудомъ. Ты пала, — кончено: мы не позволимъ теб? быть ни «бонною за все», ни гувернанткою при семи д?тяхъ, ни телефонною барышнею ни телеграфисткою съ суточнымъ дежурствомъ. Вс? эти блаженства для ц?ломудренныхъ; ты же ступай, куда знаешь, — пожалуй, хоть и въ проститутки.

Землед?льческій періодъ русской цивилизаціи быстро идетъ къ концу. Городъ беретъ верхъ надъ деревнею, городской теленокъ все громче похваляется, что онъ умн?е деревенскаго быка, люди скор?е согласны босячить, но на асфальтовой мостовой и подъ электрическими фонарями, ч?мъ сид?ть въ л?су и молиться пню, даже при изобиліи. При отсутствіи же изобилія, слишкомъ ярко характерномъ для посл?днихъ л?тъ нашего отечества, переселеніе деревни въ городъ особенно мощно и многолюдно. Городской трудъ великъ и многообразенъ, но и въ его области «ц?нъ на бабу н?тъ».

Помню я: въ одномъ интеллигентномъ семейств? большого южнаго города, очень порядочномъ, зашла р?чь о развращенности современной прислуги, — тема, излюбленная хозяйками вс?хъ в?ковъ и народовъ. Въ данномъ случа?, хозяйка дома была особенно пылко заинтересована: ей везло такое несчастіе, что въ теченіе года y нея «сманули» посл?довательно двухъ молодыхъ горничныхъ. Теперь служила трегья, д?вица юная, некрасивая, неум?лая, взятая именно за то, что она прямо изъ деревни и не испорчена городскими м?рами.

— Помоему, — возразилъ отецъ семейства, челов?къ свободно благомыслящій, — помоему, вся эта пресловутая развращенность — дамская фантазія. И удивляться надо не тому, что изв?стный процентъ Машекъ и Ленокъ уходитъ отъ насъ, обывателей, изъ прислуги въ погибшія, но милыя созданія, но тому, какъ процентъ этотъ еще вдесятеро не выше.

— Почему это? — взволновалась хозяйка.

— Потому что возьмемъ хотя бы эту Дуню, которая теперь намъ служитъ. Мы считаемся добрыми, хорошими господами, прислуга нась любитъ. Однако, при всей вашей доброт? и прекраснодушіи, вотъ дневная работа Дуни. Встала она въ шестомъ часу утра, растопила четыре печи, вымела и вытерла тряпкою полъ въ семи комнатахъ, облазила со щеткою углы, зеркала, картины, мебель (мы любимъ чистоту), подала на столъ и убрала со стола самовары для трехъ чаевъ со вс?мъ подобающимъ сервизомъ, накрыла завтракъ и об?дъ на семь челов?къ и служила имъ, перечистила платье и обувь для семи челов?къ, гладила на кухн? для барыни, разъ дв?надцать выпустила и впустила на подъ?здъ своихъ и чужихъ, разъ шесть, семъ б?гала по-нашимъ порученіямъ въ лавку, трижды чистила «нев?жество» за котами Марьи Серг?евны, привела въ порядокъ семь постелей на ночь… Сейчасъ уже дв?надцать часовъ ночи, y насъ всегда сидятъ до двухъ и больше, a она не спитъ, и завтра ей вставать опять въ половин? шестого. Комнаты y нея н?ту, и постель ея стоитъ за шкапомъ въ коридор?, ?стъ она на ходу. При этомъ отъ нея требуются опрятность, быстрота, ловкость, сообразительность, чистоплотность, преданность и желаніе соблюдать господскіе интересы паче собственныхъ. И все это ц?нится въ десять рублей серебра м?сячнаго жалованья, то есть въ 33 копейки за день, — при чемъ вс? пріятельницы ув?ряютъ Марью Серг?евну, что прислуга насъ просто грабитъ. И, д?йствительно, вы можете им?ть въ нашемъ город? прислугу и на пять, на шесть рублей, a въ недородный годъ шли за три. Если, при многочисленности своихъ занятій, Дуня въ чемъ-нибудь не довернется, вы, все за т? же 33 копейки въ день, им?ете право обругать ее негодницею, л?нтяйкою, дармо?дкою, а, въ случа? упорства или непослушавія, т?мъ бол?е дерзости, можете бросить ей паспортъ и выгнать ее на улицу. Повторяю: мы слывемъ добрыми, хорошими господами. И я не сомн?ваюсь, что личныя симпатіи къ намъ значительно задержали и Машу, и Леву въ стремленіи катиться по наклонной плоскости. Отъ другихъ он? б?жали бы на содержаніе м?сяцемъ, двумя раньше. Но вполн? парализовать наклонной плоскости мы, конечно, не могли.

— Что же он? — въ деревн? меньше что ли работы вид?ли? — вспылила «сама».

— Не меньше. Но не забудь, что отъ деревенской работы он? ушли въ городъ, — стало быть, искали не такого труда, чтобы былъ вровень съ деревенскимъ, a лучшаго, бол?е доходнаго и легкаго. A попали на — вонъ какой! Не говорю уже о томъ, что есть огромная психологическая разница между работою на себя въ натуральномъ хозяйств? деревенскаго дома и работою на чужихъ, въ качеств? вольнонаемной прислуги y господъ. Да-съ. Пришли искать лучшаго и легчайшаго, — анъ, опред?лились на маленькую каторгу за 33 копейки въ день.

— A помнишь, въ Ницц? намъ служила одной прислугой Сюзаннъ? Какая работница была: десять нашихъ ея не зам?нятъ. И платили мы ей франкъ въ день. И не знала она никакихъ увлеченій…

— Франкъ въ день! Шутишь ты съ франкомъ въ день! Тамъ франкъ, — м?стная денежная единица, какъ y насъ рубль, и на франкъ, по условіямъ быта, можно прожить, какъ y насъ на рубль. Тридцать франковъ для ниццардки — тридцать рублей, a для нашей Дуни — только дв?надцать. Это — разница. Изъ десяти рублей своего жалованья Дуня семь отсылаетъ роднымъ въ деревню. Такимъ образомъ, честный городской трудъ лично ее вознаграждаетъ за рабство десятью копейками въ день, — меньше, ч?мъ оплачивается самая низшая поденщина, не требующая ничего, кром? тупой физической силы. Лестно, не правда ли? Такъ что же и удивляться, если этотъ злополучный гривенникъ не въ состояніи выдержать конкурренціи съ десятирублевымъ золотымъ, который ей предлагаетъ частный пов?ренный Чижикъ за то, что она придетъ къ нему на квартиру пить чай съ конфектами, изъ фарфороваго блюдечка, съ серебряной ложечки? За гривенникъ въ сутки — перспектива убирать «нев?жество» за котами; за десять рублей въ сутки — серебряная ложечка и фарфоровое блюдечко. Ей-Богу, бой соблазновъ слишкомъ неравенъ.

— Должны же быгь нравственныя начала въ челов?к?!

— A вотъ ты сперва вн?дри ихъ въ челов?ка, эти нравственныя начала, a потомъ уже съ него и спрашивай стойкой нравственности. Да вн?дряй-то разумно, съ ранняго д?тства, да, главное, въ сытаго и не битаго. A то y насъ, за спорами, какія школы лучше для народа, вовсе никакихъ н?тъ. Откуда же ему нравственными началами раздобываться? Ищемъ, чего не положили, и сердимся, что не находимъ.

Читатель остановитъ меня:

— Позвольте. Вы начали положеніемъ, что проституція уничтожится только тогда, когда совершится реформа женскаго труда, образованія, права. A теперь выходитъ y васъ какъ-то; что чуть ли не вся б?да въ томъ, что мы платимъ мало жаловаиья женской прислуг?. Такъ прибавить, — и вся недолга.

— Прибавить? A нуте-ка! прибавьте!

И вспоминаются мн? блестящіе черные глаза и насм?шливое лицо одной странной интеллигентной д?вушки, самаго оригинальнаго и гордо разочарованнаго существа, какое зналъ я вь жизни. Въ теченіе н?сколькихъ л?тъ она перебывала учительницею, гувернанткой, помощницею бухгалтера въ банкирской контор?, телефонною барышнею, выходною актрисою, счетчицею въ жел?знодорожномъ правленіи, секретарствовала y знаменитаго писателя и зав?дывала книжнымъ магазиномъ. Служила всюду хорошо, по служб? нигд? никогда никакихъ упущеній, но… всегда и везд? вс? какъ будто немножко, a иногда и очень множко недоум?вали: зач?мъ это ей? Красавица, a служитъ. Ей бы на содержаніи, въ коляскахъ кататься, a не надъ конторкою спину гнутъ.

— Женскій трудъ! Боже мой! Я работала, какъ волъ, по дв?надцати часовъ въ сутки, становилась полезн?е вс?хъ служащихъ, — и не могла подняться выше пятидесяти, шестидесяти рублей жалованья. Когда я жаловалась, что мало получаю, что моя работа стоитъ дороже, на меня широко открывали глаза и возражали: — Помилуйте! Это мужской складъ! Сколько y насъ мужчины получаютъ! — Да в?дь они за пять часовъ получаютъ и еще д?лаютъ вамъ все, спустя рукава, a мы по дв?надцати сидимъ…

— Невозможно-съ! По принципу-съ!.. На то они мужчины… Но, стоило мн? перестать быть «служащею», a улыбнуться и пококетничать, какъ полагается женщин? «по природ? ея», и… Сезамъ отворялся. И прибавка, и ссуда, и награда… Такъ вотъ и тычутъ теб? въ носъ всю жизнь: покуда ты, баба, л?зешь заниматься нашимъ мужскимъ д?ломъ, дотол? теб?, баба, ц?на ломаный грошъ, хоть будь ты сама Семирамида Ассирійская. A вотъ займись ты, баба, своимъ женскимъ д?ломъ, и — благо теб? будетъ: купайся въ золот?, сверкай брилліантами, держи тысячныхъ рысаковъ. A женское д?ло выходитъ, по ихнему, — проституція.[1]

Добывать честнымъ трудомъ хл?бъ свой — и право и обязанность каждаго челов?ка. Но что въ прав?, если оно ограничено въ д?йствіи своемъ настолько, что не можетъ быть осуществлено? Какой нравственный смыслъ сохраняетъ обязанность, если она неисполняма при обычныхъ условіяхъ жизни, если она обращена въ хроническій подвигъ, ежедневно требующій геройскихъ усилій? Да! Между русскими трудящимися мужчинами — много героевъ; но русская женщина, ум?ющая работать бодро и не ропща при современныхъ унизительныхъ и тяжкихъ условіяхъ ея честнаго труда, — всегда героиня, при томъ героиня незам?тная, неоц?ненная; на геройство ея какъ-то принято не обращать вниманія. Она — точно обязана быть героинею, точно предписаніе геройства поставлено въ непрем?нныя нравственныя условія ея трудового контракта съ нами, «мужскимъ сословіемъ».

— Самостоятельности хочешь? Не желаешь смотр?ть на св?тъ изъ-за мужниной спины! Ну, и бейся, какъ рыба, объ ледъ.

— Господа, будьте же справедливы! За что?

— Ни за что, а… выходи замужъ.

— Да если я никого не люблю?

— Глупая, хл?бомъ будутъ кормить.

— Я желаю быть обязана своимъ хл?бомъ только самой себ?.

— Такъ вотъ теб? и говорятъ: бейся, какъ рыба объ ледъ.

Замужъ — это выходъ «благородный», это — «женщин? счастье»: избавили отъ труда и за супружескія ласки кормятъ хл?бомъ. При меньшемъ счастьи, народы изумляются: почему ты труженица, a не содержанка? Почему ты изнываешь «въ боннахъ за все», когда въ кафешантанномъ хор? даютъ уйму денегъ за одну фигуру? Почему ты стираешь б?лье въ прачечной, a не идешь пить чай къ частному пов?ренному Чижику? Недоум?ніе и борьба. И чтобы усп?шно выдержать борьбу, женщина должна быть либо героинею, либо дурнушкою. Зато и не везетъ же ииъ!

Проституція вьетъ свои гн?зда не только по улицамъ и вертепамъ, она и живетъ и свир?пствуетъ много выше. Она многолика и ловитъ женщину въ самыхъ разнообразныхъ формахъ и на вс?хъ путяхъ ея къ самостоятельному труду и существованію, отъ нижайшихъ слоевъ общества до верхушекъ его. отъ горничныхъ Маши и Лены, которыхъ какая-нибудь подвальная ходебщица сватаетъ въ наложницы частному пов?ренному Чижику, до блистательной столичной актрисы, которая сходится съ театральнымъ тузомъ, потому что «безъ покровителя невозможно», до св?тской д?вушки, которую посп?шно выдаютъ замужъ за антипатичнаго ей челов?ка, потому что онъ съ состояніемъ, a она зам?чена въ преступной «склонности къ идеямъ».

— Выйди замужъ и им?й свои идеи… на всемъ готовомъ, если мужъ позволитъ. A порядочная д?вушка должна быть безъ идей.

Проституція можетъ чувствовать себя госпожею положенія даже въ лон? наизаконн?йшей семьи. И вотъ я и думаю, что пока общество не справится въ собственныхъ н?драхъ своихъ съ этою проституціей, что создается женскимъ трудовымъ, правовымъ и образовательнымъ неравенствомъ, безсильно оно и регулировать проституцію улицы и домовъ терпимости. Потому что вторая — только логическій плодъ и неизб?жный житейскій отбросъ первой.

Об? проституціи невозможны тамъ, гд? мужчина и женщина — равнозначущія, связанныя взаимнымъ уваженіемъ, общественныя силы.

Об? неизб?жны тамъ, гд? одинъ — мужчина — общественная сила, ревнивая и надменная въ своей д?ятельности, a женщина, — исключительно или прежде всего, — «земля для пос?ва», какъ характеризуютъ ее мусульмане.

Уравняйте женщину съ собою въ правахъ на образованіе, трудъ и заработную плату. Поставьте ее такъ, чтобы проституція, въ какой бы то ни было форм?, не оказывалась для нея выгодн?е честнаго труда, — и тогда вамъ не нужно будетъ собирать ни съ?здовъ, ни конгрессовъ: вопросъ о проституціи умретъ самъ собою. A безъ общественнаго равенства трудящейся женщины съ трудящимся мужчиною вс? съ?зды и конгрессы — только новые кирпичи въ адскую мостовую добрыхъ нам?реній, надъ которою такъ злобно хохочетъ сатана…

У него тамъ славно вымощено!

1902.