Страждущія мужевладѣлицы

Страждущія мужевлад?лицы

Прочиталъ я два романа. Авторы обоихъ — женщины: г-жи Вербицкая и О. Шапиръ. Произведеніе первой называется «Исторія одной жизни», второй — «Любовь». Оба романа им?ли заслуженный усп?хъ, a «Любовь» уже потребовала второго изданія. Оба романа — хотя и женской руки, но отнюдь не «дамскіе», въ томъ обидномъ смысл?, какъ понимаетъ это колкое словцо насм?шливая редакціонная и критическая кличка: не праздное или ремесленное рукод?лье перомъ по бумаг? о томъ, какъ онъ ее любилъ, она его любила, онъ ее забылъ, она его, ее, себя убила. Не «дамскіе» даже при наличности именно того условія, что въ обоихъ только о томъ и р?чь идетъ, какъ любятъ, изм?няютъ, умираютъ отъ любви. Зам?тны попытки сказать новое слово о взаимнополовомъ чувств? — этомъ таинственномъ, безконечно разнообразномъ и в?чно неизм?нномъ создател? и двигател? челов?ческаго общежитія, слышно между страстныхъ или сентиментальныхъ строкъ; какъ зарождаются и роятся новыя мысли, предтечи новаго образа д?йствій, отношеній, условій уклада житейскаго. Об? писательницы талантливы. Г-жа Вербицкая сильн?е чисто изобразительною способностью, художественнымъ реализмомъ въ созданіи лицъ и сценъ своего д?йствія; г-жа Шапиръ богаче вдумчивымъ отношеніемъ къ психологическому развитію сюжета, стараніемъ понятно и ярко уяснить читателю логику и посл?довательность, вдохновляющаго ея творчество, чувства. При всемъ томъ, сходство страстнаго, участливаго тона въ разсказ? и мягкой манеры письма сводитъ об?ихъ писательницъ до такой близости, что г-жу Вербицкую часто можно принять за г-жу О. Шапиръ, a г-жу Шапиръ за г-жу Вербицкую. Сходство усилено точн?йшею параллельностью типовъ, изображаемыхъ об?ими романистками, въ особенности, женскихъ. Посл?днихъ, какъ зв?рей въ Ноевомъ ковчег?, можно разд?лить на правильныя пары чистыхъ и нечистыхъ.

Пара первая: страждущія мужевлад?лицы — Ольга Девичъ y Вербицкой, Нина Безогалова y О. Шапиръ.

Пара вторая: фанатическія няньки мужскихъ талантовъ — Ганецкая y Вербицкой, Елена Ставлина y О. ІІІапиръ.

Пара третья: передовыя «м?щанки» — Семенова y Вербицкой, Ковригина y О. Шапиръ.

Пара четвертая: партійныя фанатички, «солдаты великой арміи» прогресса — Колпикова y Вербицкой, интеллигентная огородница Васильева y О. Шапиръ.

Пара пятая: бабенки-сплетницы — фельдшерица Райская y Вербицкой, губернская сановница Клеопатра Львовна y О. Шапиръ.

И такъ дал?е.

Я заговорилъ о романахъ г-жъ Вербицкой и Шапиръ не съ т?мъ, чтобы предложить читателю полный и посл?довательный разборъ ихъ многочисленныхъ литературныхъ достоинствъ и весьма немногочисленныхъ промаховъ и недостатковъ. Н?тъ, меня интересовала, какъ явленіе общественное, подм?ченное об?ими романистками очень тонко и изображенное очень художественно, первая изъ перечисленныхъ паръ: страждущія женщины-мужевлад?лицы. И т?мъ она любопытн?е, что, близко схожія между собою, писательницы р?зко разошлись въ ея оц?нк?. Г-жа Вербицкая разсматриваетъ свою Ольгу Девичъ, какъ живой матеріалъ для выработки типа положительнаго; y г-жи Шапиръ Нина Безпалова — характеръ отрицательный, несчастіе вс?хъ д?йствующихъ лицъ романа. Об? он?, Ольга и Нина, — св?тскія барышни, попавшія въ условія интеллигентно-трудовой жизни, совс?мъ имъ неподходящей и не посильной. Ольга Девичъ, д?вушка съ образованнымъ умомъ и мрачнымъ, оскорбленнымъ съ юности, сердцемъ, — характеръ совс?мъ не сильный по существу, но понимаетъ красоту самостоятельной борьбы съ жизнью, обладаетъ достаточнымъ ум?ньемъ и упрямствомъ, чтобы эффектно подражать ея д?йствительнымъ героямъ и тратить свои нравственныя силы и недюжинныя дарованія въ обстоятельствахъ, правда очень тяжелыхъ, но черезчуръ театрально создаваемыхъ ею самою, умышленно и безъ всякой къ тому настойчивой надобности, какъ принципіальной, такъ и практической. Этой женщин? нравится мучительно страдать на людяхъ, и надо ей отдать справедливость: она — удивительная мастерица и сама измучиться, и вс?хъ другихъ вокругъ себя измучить до изстушіенія. По старому славянскому рецепту: «ник?мъ же не мучимы, сами ся мучаху». Нина Безпалова просто красавица-барынька, недалекая умомъ, одержимая предрасположеніями къ сорока недугамъ, очаровательная своею женственностью и даже самою бол?зненностью. У нея куриные мозги и безумно-страстный темпераментъ. Она влюбилась въ ученаго, вышла за него замужъ «мезальянсомъ» и считаетъ это приключеніе геройствомъ, за которое мужъ обязанъ заплатить ей, оптомъ, всею своею жизнью, и въ розницу, каждою минутою своей жизни. Нина повисла y своего Романа на ше?, прильнула губами къ его губамъ, да такъ и виситъ, не огрываясь. Въ такой трогательной позиціи, супругу, кром? любви, заниматься ч?мъ-либо, конечно, весьма неудобно, a Нин? то и на руку. Ей не нуженъ въ муж? ни мудрецъ, ни талантъ, ни д?ятель, ни даже просто умный и порядочный челов?къ, — нуженъ красавецъ-мужчина, который принадлежалъ бы ей и которымъ она могла бы безотв?тно помыкать когда угодно, какъ угодно и на что угодно. Какъ читатель видитъ, Ольга и Нина; по прирожденнымъ характерамъ и по міровоззр?нію житейскому, казалосъ бы, стоятъ на двухъ концахъ діаметра и не могутъ ни въ чемъ им?ть общаго. И, однако, кандидатка въ общественныя героини, Девичъ, и пустая, балованная бабенка Нина Безпалова, въ своемъ отношеніи къ мужской любви, оказываются не только родными сестрами: н?тъ, Девичъ — это Безпалова, a Безпалова — это Девичъ.

Въ начал? романа г-жи Вербицкой, Ольг? Девичъ уже двадцать пять л?тъ: слава Богу, не подростокъ, стало быть! Въ прошломъ y нея остались не только событія, но даже подвиги: разрывъ съ богатою и титулованною роднею ради самостоятельной, трудовой жизни, по?здка сестрою милосердія на русско-турецкую войну въ грозный фратешскій госпиталь и т. п. Зарабатывая сто тридцать рублей въ м?сяцъ, она сама живетъ на тридцать, a остальные сто отдаетъ на нужды учащихся б?дняковъ. Она красавица изъ красавицъ. Она — исключительный вокальный талантъ, но не желаетъ пользоваться своими богат?йшими голосовыми данными; потому что служить искусству — непозволительный эгоизмъ, надо жить для людей: Ольга стремится стать женщиною-врачемъ и готовится (не въ укоръ ей будь сказано, ужасно долго для такой способной натуры!) поступить на медицинскіе курсы. Въ ней видятъ «силу», ее обожаетъ молодежь, ей поголовно завидуютъ женщины; ее стремятся завербовать въ свои ряды самые крайніе люди прогрессивной партіи. Словомъ, особа весьма достоприм?чательная и столь разнообразно со вс?хъ сторонъ искомая, что, покуда г-жа Вербицкая не показываетъ Ольгу въ слов? и д?йствіи; a только разсказываетъ о ней, познакомиться съ этою «царь-д?вицею» весьма любопытно. Но когда Ольга въ роман? сама налицо, интересъ и ореолъ необыкновенной женщины быстро таютъ, и только близорукій не разглядитъ, какъ изъ-за классическихъ драпировокъ, набросанныхъ авторомъ на Ольгу, сквозитъ красивенькая, хрупкая фигурка капризной, сластолюбивой мужевлад?лицы, Нины Безпаловой.

Ходили въ обществ? слухи, будто «Исторія одной жизни» — художественная біографія одной, очень зам?тной д?ятельницы восьмидесятыхъ годовъ. Я этому не в?рю, прежде всего потому, что между характеромъ Ольги Девичъ и характеромъ предполагаемаго оригинала н?тъ р?шительно никакого сходства. Что же касается н?котораго подобія во вн?шнихъ событіяхъ, то сильныя и острыя семейныя исторіи, съ разрывами, самопожертвованіями, одиночествомъ, тяжелымъ трудомъ, голодовкою, переживали въ то время сотни передовыхъ д?вушекъ. Вс? шли къ св?ту науки и д?ятельности по одной тернистой троп?, и г-жа Вербицкая описала въ своемъ роман? отнюдь не исключительныя какія-либо тернія, но историческій шаблонъ терній, испытанный огромнымъ большинствомъ тогдашней женской молодежи. Я совс?мъ не упомянулъ бы объ этомъ слух?, если бы могъ отнестись къ героин? г-жи Вербицкой съ большею симпатіей, потому что лицо, съ котораго она якобы написана, смолоду привыкъ ц?нить высоко, уважать глубоко. Но Ольга Девичъ, по моему искренн?йшему уб?жденію, подобныхъ чувствъ челов?ку, трезво размышляющему, внушить не можетъ и не должна, о чемъ и посл?дуютъ пункты. А, въ ожиданіи пунктовъ, настойчиво подчеркивая то предупрежденіе, что все, сказанное мною объ Ольг? Девичъ, будетъ относиться только къ героин? романа г-жи Вербицкой, и ни однимъ словомъ къ какому-либо д?йствительному лицу, мнимый портретъ котораго она будто бы представляетъ.

«Исторію одной жизни» г-жа Вербицкая могла бы съ полнымъ правомъ назвать «Притчею о неразсудительной д?виц?, полагавшей, что д?ло не медв?дъ, въ л?съ не уйдетъ». Им?я двадцать пять л?тъ на плечахъ, не малую житейскую опытность, серьезныя, идейныя знакомства, перспективу долгихъ научныхъ занятій и зат?мъ полезной общественной д?ятельности, Ольга, въ одинъ прекрасный день, спохватилась и воскликнула:

— A любовь? Когда же я усп?ю любить и быть любимой?

И, попросивъ вс? д?ла свои не уходить медв?дями въ л?съ, опред?лила себ? предварительно пройти полный курсъ амурныхъ времяпрепровожденій, a зат?мъ, когда потребность въ личномъ счасть? будетъ совершенно удовлетворена, перейти къ устройству благополучія общественнаго, черезъ поступленіе на медицинскіе курсы. Н?кто Семеновъ (мрачная энергическая фигура, кажется, и впрямь списанная, если не съ д?йствительнаго лица, то съ легенды о д?йствительномъ лиц?) основательно пророчитъ Ольг?, что, — покуда, молъ, вы отлюбите, пожалуй, и курсовъ-то для васъ уже не станетъ. Но Ольга упрямо стоитъ на своемъ: сперва полюблю въ полное свое удовольствіе, потомъ поучусь, и выйдетъ y меня всякому овощу свое время.

Нина Ставлина познакомилась съ репетиторомъ Романомъ Безпаловымъ, пл?нилась его кудрями:

— Ахъ, какой мужчина!

Зат?мъ б?жала съ нимъ подъ с?нь струй и, вступивъ въ бракъ, принялась верт?ть благопріобр?теннымъ кудрявымъ имуществомъ по своей прихоти и усмотр?нію, что было очень скверно, вредно и какъ авторомъ, такъ и вс?ми благомыслящими людьми справедливо осуждается.

Ольга Девичъ встр?тила б?дняка-офицера Чарницкаго, влюбиласъ въ его цыганскій профиль:

— Ахъ, какой мужчина!

Мужчина оказался, д?йствительно, недурнымъ, и не только со стороны цыганскаго профиля. Вотъ очень характерная посл?довательностъ ихъ любовныхъ отношеній.

Чарницкій не любилъ Ольгу, когда на нее нашло вождел?ніе, чтобы онъ ее любилъ. Ольга сама назойливо объясняется ему въ любви, навязывается ему въ полномъ смысл? этого слова. Чарницкій, съ самымъ настойчивымъ благоразуміемъ, указываетъ предпріимчивой д?виц?, что они во вс?хъ отношеніяхъ не пара. И Ольга тоже отлично сознаетъ правоту его. При всемъ томъ, — н?тъ, хочу, чтобы любилъ, — и люби! Влюбиться въ красавицу, которая упорно в?шается вамъ на шею, совс?мъ не долго и не трудно, но Чарницкій, и потерявъ голову отъ влюбленности въ Ольгу, остается честнымъ челов?комъ; объ понимаетъ весь бредъ связи, въ которую тянетъ его дикая д?вушка, и употребляетъ вс? усилія, чтобы отстранить соблазнъ страсти, въ серьезность которой онъ не в?ритъ, a легко воспользоваться ею не хочетъ. Чтобы отвадить отъ себя Ольгу, онъ предлагаетъ ей испытаніе, очень тяжелое, компрометтирующее: придти къ нему во время его попойки съ товарищами. Ольга и на то согласна. Хорошо еще, что Чарницкій хотя и не ожидалъ отъ своей поклонницы столь геройской покорности, все-таки, сохранилъ въ душ? н?которое сомн?ніе: ч?мъ, дескать, чортъ не шутитъ? Отъ нея станется, вдругъ, возьметъ, да и придетъ? Потому что Ольга, д?йствительно, пришла, и Чарницкій едва усп?лъ перехватить ее на л?стниц? меблированныхъ комнатъ, чтобы скрыть отъ пьяной компаніи. Когда же кто-то изъ товарищей, все-таки, зам?тилъ Ольгу, Чарницкій, до т?хъ поръ выше всего на св?т? ц?нившій свою холостую свободу, торжественно объявилъ гостью своею нев?стою. Казалось бы, — «что и требовалось доказать».

Не тутъ-то было.

— Возьмите меня, какъ вашу вещь… но никакихъ условій, никакихъ ц?пей… Замужъ за васъ я не выйду никогда… Я не могу изм?нить себ?… Ахъ, это потомъ, потомъ… У васъ свои ц?ли, y меня свои. Зач?мъ намъ загораживать будущее другъ другу?

Когда Ольга отдалась Чарницкому, онъ умоляетъ ее выйти за него замужъ. Н?тъ.

Когда о связи ихъ дозналось общество, — по бравадамъ самой же Ольги, — Ольга компрометтирована, Ольга лишается уроковъ и осуждена на нищету, — Чарницкій умоляетъ ее выйти за него замужъ. Н?тъ.

Ольга беременна. Чарницкій умоляетъ Ольгу обв?нчаться хоть ради будущаго ребенка. Н?тъ.

Живутъ вм?ст?, гонимые общественнымъ гн?вомъ, безъ занятій, безъ средствъ, б?дн?ютъ, нищаютъ, голодаютъ, здоровье обоихъ разстроено въ конецъ, y Ольги что-то въ род? чахотки, y Чарницкаго что-то въ род? аневризма. Ребенокъ ихъ родится, измученный истощеніемъ и нервностью матери еще во чрев? ея, онъ въ желтух? и вскор? умираетъ. Все время Чарницкій умоляетъ Ольгу о свадьб?. Н?тъ, н?тъ, н?тъ.

Почему же, однако, н?тъ? Не потому ли, что, по взглядамъ Ольги, законный бракъ формальность, пойти на которую значитъ сд?лать уступки общественнымъ требованіямъ противъ своихъ уб?жденій? Ничуть. Разгадка совс?мъ иная. Просто — все это: любовь, сожительство, ребенокъ, — въ представленіяхъ Ольги, — д?ло временное. А, отбывъ его, Ольга примется за давно об?щанное, в?чное д?ло; приготовится на медицинскіе курсы и будетъ женщиною-врачемъ. Почему нельзя сд?лать того же, не замучивъ до смерти своего ребенка, a себя и любимаго челов?ка до полусмерти, — это тайна Ольги и, обожающей ее, г-жи Вербицкой. Женщинъ-врачей въ Россіи много: огромное большинство изъ нихъ замужнія и д?тныя, и прекрасное, честное д?ло ихъ отъ того ничуть не страдаетъ, что он? по паспорту дамы, a д?ти ихъ пишутся брачными. Изображать женщинъ, изучающихъ медицину, какими-то жрицами свободной любви, презирающими не токмо законные, но даже твердо постоянные гражданскіе браки, и неустанными въ производств? вн?брачныхъ ребятъ, — было до сихъ поръ незавидною привилегіей ретроградной печати, къ которой г-жа Вербицкая, конечно, не принадлежитъ и принадлежать не можетъ. Т?мъ курьезн?е сходство идей Ольги о медицинскомъ образованіи съ идеями Мещерскаго, Грингмута и K°. Въ чемъ, собственно, таится опасность и угроза, предчувствуемыя Ольгою своему «д?лу» въ брак?, - постичь весьма трудно. Правда, Чарницкій противъ поступленія Ольги на курсы, но г-жа Вербицкая рисуетъ его такимъ сговорчивымъ и покладистымъ, въ рукахъ Ольги, малымъ, что это препятствіе не можетъ считаться серьезнымъ: Ольга, что хочетъ, то съ нимъ и д?лаетъ, и съ ч?мъ хочетъ, съ т?мъ и заставляетъ его мириться, — заставила бы, конечно, примириться и съ курсами.

Что Ольга могла влюбиться въ Чарницкаго, хотя онъ и совс?мъ другого поля ягода, разум?ется, вполн? понятно и непредосудительно: отчего двадцатипятил?тней д?виц? «съ темпераментовъ» и не влюбиться въ красиваго офицера? Но — вотъ что удивительно: эта поборница свободнаго чувства, эта противница кр?пкихъ любовныхъ ц?пей, оказывается зат?мъ столь же требовательною и уб?жденною мужевлад?лицею, какъ и капризная салонная фея, Нина Безпалова. Разница только въ томъ, что Нина коверкаетъ жизнь молодого талантливаго ученаго, — и вс? ее за то проклинаютъ, a Ольгу прихоть ея пристроила коверкать жизнь молодого и не очень блестящаго офицера, и г-жа Вербицкая негодуетъ… на Ольгу? Анъ, н?тъ: на офицера, — какъ онъ см?етъ, чтобы рукамъ необыкновенной Ольги было трудно ломать его, въ качеств? живой куклы. Совс?мъ — «ужъ такъ-то ли мн? было жаль тебя, маменька; ты такъ устала, колотя папеньку»…

Да простится мн? еретическое мн?ніе: какъ ни плоха жалкая Нина Безпалова, но однимъ своимъ достоинствомъ даже она лучше и челов?чн?е идеальной Ольги. Она очень глупо повисла на ше? своего Романа, загубила жизнъ и свою, и его, по крайней м?р?, безумствуя, чувствовала и сознавала, что это уже — нав?къ. Вотъ теб?, Романъ — я, Нина, на всю жизнь, a ты за это подай мн? ц?ликомъ всю свою жизнь. Не см?й отойти отъ меня безъ позволенія. Не см?й любоваться или даже любезно говорить съ другою женщиною. Не см?й заниматься любимымъ д?ломъ, разъ оно мн? несимпатично. Не см?й говорить о предметахъ, которые выше моего пониманія. Не см?й им?ть своихъ знакомыхъ, своей переписки, вкусовъ, взглядовъ, выраженія лица, которое мн? не нравится. Изучи мои вкусы, угадывай мои мысли и подчиняй имъ свой бытъ… Ужасно, отвратительно! Но Нина Безпалова даетъ въ этой безобразной программ? мужу своему хоть то слабое преимущество, что, если любовь жены становится для него могилою, то и она-то сама, Нина, заключается съ нимъ въ могилу — в?рно, в?чно, безъ обмана; она потребовала, чтобы онъ увязъ выше ушей въ неразсуждающей, красиво чувственной любви, но и сама ничего, кром? неразсуждающей любви, не хочетъ и никогда не захочетъ. Она не уйдетъ отъ Романа ни для кого, ни для чего. Тутъ, какъ ни скверна ихъ супружеская жизнь, — да хоть, что называется, оба квиты. Между т?мъ Ольга, чей любовный и ревнивый деспотизмъ г-жа Вербицкая изобразила гораздо бол?е р?зкими и реальными красками, ч?мъ г-жа Шапиръ любовный и ревнивый деспотизмъ Нины, не оставляетъ своему возлюбенному даже и такого плачевнаго ут?шенія. Ея любовь — также могила для любимаго челов?ка, но вырытая только на одно м?сто, односпальная. Сама Ольга спускается въ могилу на время, a не навсегда. Отлюбитъ какой-то угодный и удобный ей срокъ, a потомъ, — къ «д?лу». Д?ло выше Чарницкаго. Это, конечно, звучитъ честно и хорошо. Но Чарницкій-то, сходясь съ Ольгою, вовсе не разсчитывалъ быть ангажированнымъ только на время любви, съ перспективою безсрочнаго отпуска въ недалекомъ будущемъ, — иначе, сколь Ольга ни обольстительна, онъ отъ ангажемента ею въ первые любовники, нав?рное, уклонился бы. И Романъ Безпаловъ, и Чарницкій любятъ своихъ взбалмошныхъ женъ кр?пко, a т? превращаютъ существованіе супруговъ въ адъ, хотя и сотканный изъ поц?луевъ.

Пробывъ у Ольги въ гостяхъ н?сколько дней подърядъ до трехъ часовъ утра (плюсъ обязателъная ночевка съ субботы на воскресенье), Чарницкій, «чувство въ сангвинической натур? котораго не могло долго держаться на одной высот?«, осм?лился зам?тить нев?ст?, что «нельзя же постоянно лизаться», «надо выспаться», — драма. Собрался пойти къ знакомымъ, — драма съ бранью, истерикою, швыряньемъ вещей. Прі?халъ къ Чарніщкому братъ-мальчикъ л?тъ дв?надцати. Ольга ненавидитъ мальчика за родственную близость къ Чарницкому и считаетъ съ своей стороны чуть не подвигомъ, что она хоть в?жлива съ б?днымъ подросткомъ. Чарницкій им?етъ хорошія, добрыя чувства къ своей далекой семь?. Ольга ненавидитъ семью Чарницкаго именно за эти добрыя чувства. Чарницкому понравилась картина, изображавшая цыганку, — Ольга устроила ему б?шеную сцену ревности даже на улиц?. Зат?мъ пошли безобразныя драмы изъ-за каждой встр?чной женщины, знакомой ли, незнакомой ли: изъ-за каждаго случайнаго женскаго взгляда, привлеченнаго красивымъ офицеромъ. Челов?къ честный, в?рный, любящій, безупречно порядочный и правдивый, терпитъ безсмысленныя нравственныя пощечины изо дня въ день, изъ часа въ часъ.

За что? во имя чего? Что онъ получаетъ за это?

— Я не семьянинка, пойми меня… Я была безсильна бороться со страстію… Но мн? не хот?лось изм?нять своимъ принципамъ никогда… даже въ самыя высокія минуты наслажденій…

— Этотъ день пропалъ… Этотъ вечеръ погибъ… безъ любви и ласки, безъ радостей, въ ссор?… A много ли y меня этихъ дней впереда? В?дъ скоро всему конецъ..

Если бы Чарницкій былъ просто чувственнымъ любовникомъ безъ сов?сти и деликатности, онъ, разум?ется, заботился бы объ одномъ: покуда Ольга ему нравится, держать «чувства своей сангвинической натуры» на достаточной высот?, чтобы «высокія минуты наслажденій» выпадали «несемьянинк?«въ какъ можно большемъ количеств?, a антрактовъ для ревности случалось какъ можно меньше. Но, повторяю, этотъ челов?къ р?шительно не въ состояніи понять, какъ это порядочные мужчина и женщина, отбывъ періодъ любви, точно какую-то службу другъ передъ другомъ, потомъ возьмутъ и разб?гутся въ разныя стороны, какъ ни въ чемъ не бывало. Онъ твердо стоитъ на томъ, что, взявъ любовь честной д?вушки, онъ принялъ на себя въ отношеніи ея неразрывныя семейныя обязательства. Удивительно вотъ что: толкуя все время о своихъ оринципахъ и о томъ, какъ уйдетъ она отъ любви къ «д?лу», Ольга хоть бы разъ задала себ? вопросъ: a н?тъ ли y челов?ка, которымъ я завлад?ла почти насильно, тоже своихъ принциповъ, не позволяющихъ ему сходиться со мною, только какъ съ временной любовницей? Н?тъ ли y него своего «д?ла» въ жизни, которое требуетъ его къ себ? съ неменьшею властностью, ч?мъ ея будущее, многоглаголивое; но в?чно трагикомически отсроченное «д?ло»?

Ради сознательно и предвзято временной связи Ольга ставитъ Чарницкаго въ необходимость разссориться съ горячо любимою семьею. У Чарницкаго жалкая служба (межевой инженеръ), но лучшей негд? взять. Даютъ ему командировку, — Ольга не пускаетъ: нельзя ей остаться безъ «минутъ высокихъ наслажденій». Изъ жизни Чарницкаго вынуто буквально всякое содержаніе. Ему даже музыка воспрещена, потому что отнимаетъ время y поц?луевъ. Онъ — любовный аппаратъ и только таковымъ обязуется себя понимать и чувствовать. Все что въ Чарницкомъ чуждо любовнаго о ней помысла, Ольга, съ самою откровенною яростью, ненавидитъ, презираеть, воюетъ со вс?мъ т?мъ не на животъ, a на смерть. Совершенно та же логика любви y глупенькой Нины Безпаловой, которая ненавидитъ науку своего мужа, его лабораторію, его сотрудниковъ, его книги, все его «д?ло», потому что съ ними надо д?литься своимъ Романомъ, a онъ, когда обнялъ ее впервые, то, такъ сказать, безсловно обязался быть весь ея, безъ соперницъ въ мір? женщинъ ли, идей ли. Моментомъ своей д?вственной страсти об? эти особы купили себ? мужей-рабовъ и съ наивною твердостью ув?ряютъ, что, молъ, рабство это, рабство т?ла и духа, есть все ваше земное назначеніе: если вы рабы, послушно ходите по нашей струнк? и ни о чемъ постороннемъ не размышляете, то, значитъ, любите насъ; а, если осм?ливаетесь думать о чемъ-либо кром? прелести владычицъ вашихъ, то, значитъ, разлюбили, изм?нили, предали! И владычицамъ остается только покарать васъ такимъ трагическимъ скандаломъ, чтобы волосы стали дыбомъ на голов? и упокойники въ гробахъ сказали «спасибо», что умерли. Чувашъ, когда обиженъ сос?домъ, наказываетъ оскорбителя «сухою б?дою»: в?шается на воротахъ его дома. Японецъ наказываетъ обидчика, распарывая собственное брюхо. Дамы-мужевлад?лицы, подобныя Нин? и Ольг?, - словно бы чувашскаго и японскаго происхожденія, образа мыслей и поведенія.

— А! Ты бунтовать? У тебя свои мн?нія? свои знакомые? свои вкусы? разлюбилъ?! Такъ вотъ же теб?! Помни на всю жизнь, что я твоя жертва, a ты мой убійца!

И — глядь: нахлебалась ни съ того, ни съ сего нашатырю, опіума, сулемы или другой мерзости…

Рабство чувства — и ревность, ревность, ревность! сцены, сцены, сцены! драмы, драмы, драмы!.. И все — «изъ-за вы?деннаго яйца», какъ опред?ляетъ каторгу своей жизни Чарницкій.

Любопытно, что вс?мъ глупымъ и тупымь, недостойно сладострастнымъ рабствомъ своимъ эти злополучные все же не въ силахъ внушить своимъ владычицамъ хоть искру дов?рія. Нина Безпалова отравилась, вообразивъ своего, ни въ чемъ неповиннаго, Романа изм?нникомъ, — ей даже и въ голову не пришло, что надо бы хоть объясниться что ли съ мужемъ, пров?рить, что и какъ… Ахъ, кузина упрекаетъ меня, что я дурно обращаюсь съ мужемъ! Ахъ, значитъ, онъ жаловался на меня кузин?! Ахъ, значитъ, онъ съ кузиною откровенн?е и ближе, ч?мъ со мною! Ахъ, значитъ, онъ изм?нилъ! Ахъ, значитъ, не хочу жить на св?т?!.. За Чарницкимъ Ольга сл?дитъ по незнакомымъ домамъ, подглядывая въ оконныя щели… и сцены, сцены, сцены! драмы, драмы, драмы!.. И это жизнь? Это любовь? Это честныя супружескія отношенія? «Пудель, на что в?рная собака, и тотъ сб?житъ»!

Но мужчины кисти г-жъ Вербицкой и О. Шапиръ, Чарницкій и Безпаловъ, въ особенности первый, оказываются вынослив?е пуделей. Ч?мъ имъ круче приходится отъ влюбленныхъ владычицъ, т?мъ они смирн?е покорствуютъ любовной власти. Случайно вырвавшисъ изъ своего семейнаго ада въ командировку, Чарницкій соблюдаетъ по отношенію къ Ольг? в?рность Тогенбурга, a она издалека шпигуетъ его письмами, полными того ядовитаго ревниваго «великодушія», отъ котораго челов?ку честному и самолюбивому можно съ ума сойти. И все это — опять-таки, точь въ точь по рецепту Нины Безпаловой: безъ данныхъ, безъ пров?рки, по однимъ слухамъ, предчувствіямъ, по молв? людишекъ, которыхъ Ольга сама презираетъ. Ея любовникъ для нея богъ, но посл?днему червю, пресмыкающемуся y ногъ его, больше в?ры, ч?мъ этому богу.

Скажутъ:

— Но в?дь ревнивыя опасенія какъ Нины, такъ и Ольги, въ конц? концовъ, сбылись, какъ правдивый голосъ безошибочнаго инстинкта. Ихъ мужья, оставшись вн? надзора, изм?нили-таки своимъ владычицамъ…

Увы, да! Но и — увы! не по другой какой причин?, какъ именно, что «пудель, на что в?рная собака, и тотъ сб?житъ». Жертва упрямой и неосновательной ревности, мужчина ли, женщина ли, не можетъ безконечно отдавать свою душу, свои нервы на медленное съ?деніе безумію даже беззав?тно любимаго челов?ка. По крайней м?р?, не можетъ безъ страшной усталости, и нравственной и физической. А, гд? усталость, тамъ и реакція чувства, тамъ и потребность отдыха. Что съ этою потребностью можно усп?шно бороться, — в?рно. Но еще в?рн?е, что, ослаб?въ въ борьб?, усталый отъ ревниваго пиленія, отъ назойливо внушаемаго и пров?ряемаго чувства рабской принадлежности, челов?къ весьма легко падаетъ иной разъ, самъ того не ожидая, нечаянно и почти что невинно. Честна и прекрасна Дездемона; оклеветанная, безвинно умерла она, — жаль б?дняжку Дездемону! A все-таки, пожалуй, судьба поступила не глупо, допустивъ ее умереть за небывалую любовь. Потому что, не р?шись Отелло убить Дездемону, ревность его не умерла бы, но только разм?нялась бы по мелочамъ. И вотъ — прошло н?сколько нед?ль. Отелло замучилъ б?дную женщину дикими сценами, гримасами, нел?по язвительными разговорами о платк?, замучилъ до одури. Пылкой венеціанк? жутко отъ пустой, оскорбительной жизни безъ любви, жизни, отравленной безсмысленными, придирчивыми обидами. A Kaccio хорошъ и добръ. A Лодовико красивъ и великодушенъ. И — о, какая длинная пара роговъ выросла бы, въ конц? концовъ, на черномъ лбу ревниваго мавра!.. И одною прелюбод?йною женою стало бы больше на св?т?, и однимъ возвышеннымъ образомъ женскаго благородства меньше въ царств? поэзіи. Тонко и умно спрашиваетъ въ «Дворянскомъ гн?зд?«Лаврецкій Лемма о шиллеровскомъ «Фридолин?»:

— A какъ вы думаете: в?дь, тутъ-то, какъ графъ привелъ его къ графин?, Фридолинъ, и сд?лался ея любовникомъ.

Потому что н?тъ чувства, бол?е тяжко и обидно угнетающаго, ч?мъ безпричинная ревность, — животное отсутствіе уваженія и дов?рія къ челов?ческому достоинству любимаго существа. Гд? безвинное оскорбленіе, тамъ и инстинктивно мстительный отпоръ на него, созр?вающій иной разъ даже незам?тно и безсознательно для того, въ чьей угнетенной душ? онъ родится.

Возможны два отношенія къ близкому челов?ку.

Одно — положительпое:

— Я люблю тебя, — поэтому в?рю, что ты честенъ (честна) и в?ренъ (в?рна) мн?, и буду в?рить, если ты не разрушишь моего дов?рія изм?ною.

Другое — отрицательное:

— Я люблю тебя, — доказывай же мн? изо дня въ день, изъ часа въ часъ, изъ минуты въ минуту, что ты не негодяй (-ка) и не развратникъ (-ца), иначе я не могу им?ть къ теб? дов?рія ни на кончикъ мизинца.

Презумпція порядочности любимаго челов?ка и презумпція его всенепрем?нной половой подлости. Мужчины и женщины разумные живутъ первою. Женовлад?льцы и мужевлад?лицы терзаютъ себя и другихъ второю.

— Доказывай, доказывай, доказывай, что не любишь никого другого! Доказывай, Дездемона! Доказывай, Чарницкій! Доказывай, Романъ Безпаловъ!

Древній мудрый императоръ, когда ему сов?товали установить для государства обрядъ періодической присяги, возразилъ:

— Сколькимъ в?рнымъ людямъ опротив?ла бы ихъ в?рность, если бы ихъ заставляли клясться въ ней каждый день.

Точно такъ можетъ опостыл?ть челов?ку борьба съ недобросов?стною презумпціей его безчестности. Опостыл?ть не только до усталости, о которой шла р?чь выше, но даже до озлобленія: до готовности Дездемоны отомстить за свои слезы и горести паденіемъ въ объятія хотя бы того же невинно подозр?ваемаго, мнимаго соучастника своего Кассіо, до тайной связи Романа Безпалова съ Еленою Ставлиною. Все равно, молъ, въ любимыхъ глазахъ я не челов?къ, a в?чно похотливая дрянь. Ну, такъ вотъ же, — чтобы хоть не напрасно терп?ть, я и впрямь, на зло, втихомолку, буду дрянь дрянью. Ho y Чарницкаго даже и этого озлобленія н?тъ, хотя y ревнуемыхъ мужчинъ оно чаще, ч?мъ y ревнуемыхъ женщинъ. У него именно только усталость. Его изм?на — просто внезапный, непроизвольный сонъ, съ чувственнымъ вид?ніемъ, охватившій челов?ка, замученнаго жестокою, страстною тиранніей, какъ скоро онъ попалъ на отдыхъ въ среду ласковую, мягкую, нетребовательную. Это сонъ, a не д?йствительность. И пробужденіе Чарницкаго отъ сна къ д?йствительности очень тяжко. Г-жа Вербицкая, при всей своей строгости къ нев?рному офицеру, описала сцену его одинокаго раскаянія съ большимъ чувствомъ. У Чарницкаго н?тъ ни одной минуты колебанія въ выбор? между д?йствительностью и сномъ; онъ любитъ и желаетъ одну лишь суровую мучительницу свою, полубезумную Ольгу. Онъ не связанъ съ нею никакими оффиціальными узами, не обязанъ ей никакимъ оффиціальнымъ отчетомъ, — не мужъ, в?дь, и даже не об?щано ему производства въ этотъ лестный чинъ. Положеніе «временной любовницы» г-жа Вербицкая въ одномъ, очень выразительномъ м?ст? романа справедливо называетъ позорнымъ. Нельзя сказать, чтобы красиво и пріятно было положеніе «временнаго любовника», въ которомъ оставляетъ Чарницкаго Ольга. Взятый, какъ «временгый любовникъ», почему не въ состояніи онъ отнестись къ Ольг?, какъ къ «временной-же любовниц?«? Почему для него всего на св?т? страшн?е, чтобы Ольга какъ-нибудь не пров?дала объ его злополучномъ «сн??» Почему, когда Ольга, все-таки, прослышавъ объ изм?н?, исчезла, онъ мечется въ безумныхъ поискахъ за нею, бросивъ вс? д?ла, службу, не говоря уже о соучастниц? «сна»? на которую ему взглянуть противно? Почему онъ тоскливо ждетъ свою безв?стно пропавшую Ольгу сердцемъ, полнымъ н?жности, въ теченіе двухъ л?тъ, отравленныхъ б?дностью, семейными несогласіями, одиночествомъ, тогда какъ — стоитъ ему протянуть руку влюбленной и милой женщин?, чтобы превратиться въ богатаго буржуа, успокоить старость любимой старухи-матери, осчастливить всю свою семъю? Онъ женится по разсчету, ради родныхъ, лишь уб?дившись, что Ольга больше не существуетъ, — по крайней м?р?, для него.

Г-жа Вербицкая очень умно избавила отъ порока ревности самого Чарницкаго. Онъ не могъ, не долженъ былъ ревновать Ольгу — не по самоув?ренности и не потому, что мало любилъ, но потому, что любилъ съ презумпціей ея честности. Думаю, что было бы очень трудно вложить въ него сомн?нія о в?рности Ольги, а, буде они и явились бы, то не поддался бы онъ имъ на одни сл?пые слухи, безъ доказательной, строгой пров?рки. Ольга любитъ Чарницкаго, наоборотъ, — съ презумпціей его мужского коварства. Поэтому, когда своекорыстные людишки сообщаютъ ей сплетни и намеки насчетъ похожденій Чарницкаго, она моментально и чисто «по-бабьи» принимаетъ на в?ру то, о чемъ «кричитъ весь городъ», не требуя иныхъ доказательствъ, кром? собственнаго чутья. не изсл?дуя ни д?йствительности, ни причинъ, ни обстоятельствъ вины. Она объявляетъ Чарницкому письмомъ полный разрывъ и исчезаетъ съ такою же быстротою, какъ Нина Безпалова отравляется.

— Конечно, исчезаетъ на «д?ло»? на медицинскіе курсы?

То-то и б?да, что Семеновъ былъ правъ. Хотя д?ло и не медв?дь, однако и его можно переутомить отсрочками и переожиданіями до того, что оно махнетъ на васъ лапою и уйдетъ въ л?съ. И, покуда Ольга любила и привередничала на мужевлад?льческой стез?, столь громко об?щанное, общественное д?ло ея, и впрямь, ушло въ л?съ: медицинскіе курсы были закрыты. Ольга осталась безъ любви и безъ д?ла, въ глупомъ положеніи синицы, которая над?лала славы, a моря не зажгла.

Но г-жа Вербицкая слишкомъ любитъ свою красавицу-героиню, чтобы оставить ее въ «трагическихъ дурахъ». Она заставляетъ Ольгу ув?ровать въ моднаго соціальнаго пропов?дника Семенова. Посл? поц?луя съ нимъ, — весьма скораго по разрыв? съ Чарницкимъ изъ-за слуховъ о поц?луйномъ сн? этого посл?дняго, — Ольга будто бы совершенно переродилась и вся ушла въ передовое общественное движеніе, которое въ ней, по словамъ Семенова, страшно нуждалось… Зач?мъ? Ну, ужъ это опять секретъ Семенова и г-жи Вербицкой. Я склоненъ думать, да и недавняя л?топись событій тысячекратно подтвердитъ намъ, что русская прогрессивная сила семидесятыхъ и восьмидесятыхъ годовъ слишкомъ изобиловала женщинами твердыхъ уб?жденій и р?шительной идейной стойкости, чтобы наряду съ ними оказалась драгоц?нною находкою слабонервная, чувственная, вздорная барышня, которая, въ поц?луяхъ и ревнивыхъ капризахъ, ухитрилась проз?вать даже зав?тную мечту свою, медицинскіе курсы. По словамъ Семенова, то-то и хорошо въ Ольг?, какъ будущей обществевной д?ятельниц?, что она потерп?ла полное крушеніе въ прихотяхъ личнаго счастья. Я см?ю думать, что г-жа Вербицкая черезчуръ посп?шила этимъ необоснованнымъ положеніемъ: оно звучитъ напраслиною по адресу прогрессивныхъ женщинъ. Ужъ какая обществкнная д?ятельница, если — съ отчаянія, что любовникъ изм?нилъ? Разв? можно разсчитывать на твердость и постоянство подобной героини? Ну, одинъ изм?нилъ, a другой ут?шитъ, — стало быть, тогда и ау, прощай, прогрессивная д?ятельность? Г-ж? Вербицкой хорошо изв?стно, что именно покол?ніе Ольги было богато женщинами высокаго и чисто-идейнаго, безъ всякихъ заднихъ причинъ и двигателей, подвига, женщинами совершенно исключительной нравственной силы, самоотверженной работы на пользу ближняго, героинь, чуждыхъ хвастливости и показныхъ эффектовъ: сама же она показала читателямъ, рядомъ съ Ольгою Девичъ, такой мощный и величественный типъ, въ лиц? Ганецкой (зри выше пару вторую). Гд? д?йствуютъ Ганецкія, тамъ Ольгамъ Девичъ трудно играть зам?тныя роли. Г-жа Вербицкая говоритъ, что общественная д?ятельность Олъги была знаменательна и не обошлась безъ тяжкихъ жертвъ. Пожалуй, и тому можно пов?рить. Вь способностяхъ Ольги Девичъ къ страстному энтузіазму, а, въ порыв? его, и къ жертв?, и къ подвигу, не сл?дуетъ сомн?ваться. Но откуда берется y нея самый энтузіазмъ? Изъ фанатическаго проникновенія гордымъ сознаніемъ своей полезности общественному прогрессу, какъ y Ганецкой? Боюсь, что н?тъ: источника надо искать опять-таки въ новой влюбленности — въ Семенова, что ли, или въ другого носителя и глашатая прогрессивныхъ идей. Идеи-то в?дь всегда были одн? и т? же, и Ольга отлично ихъ знала отъ того же Семенова, но, что называется, и ухомъ не вела на нихъ, пока на ум? y нея были отчасти медицинскіе курсы, а, главнымъ образомъ, офицеръ съ цыганскимъ профилемъ. Офицеръ изм?нилъ, курсы закрылись, Семеновъ объяснился въ любви не то къ Ольг?, не то къ сліянію идей съ Ольгою воедино, — ну, «не съ чего, такъ съ бубенъ!» — Ольга улеглась къ Семенову на плечо и говоритъ: теперь я вся ваша. Ради пріобр?тенія въ собственность офицера съ цыганскимъ профилемъ, Ольга перенесла массу житейскихъ лишеній, тяжкаго труда, нравственныхъ самоистязаній. Весьма возможно, что, пріобр?тая въ собственность Семенова, она проявила не меньшую выносливость и см?лость. Но проявила — ради Семенова, a совс?мъ не ради т?хъ прогрессивныхъ задачъ, въ служеніе которымъ ударилась не по собственному нравственному позыву, но только съ горя о потер? Чарницкаго, о проз?ванныхъ курсахъ, о н?сколькихъ годахъ жизни, убитыхъ напрасно для себя и вредно для множества близъ стоявшихъ людей. Еще одно недоум?ніе. Почему это принято многими писателями изображать русское передовое общество какою~то больницею для физически и нравственно изломанныхъ кал?къ, посл?днимъ пристанищемъ, пріютомъ отчаянія для людей съ исковерканною жизнью и измыканною волею? Неужели къ сознанію честной общественной мысли, къ готовности на идейное и д?льное служеніе обществу женщина не въ состояніи придти иначе, какъ, докапризничавшись въ любви чуть не до чахотки, мужа замаявъ до аневризма, уморивъ ребенка и опостыл?въ вс?мъ добрымъ людямъ своимъ безпросв?тнымъ эгоизмомъ? Сдается мн?, что г-жа Вербицкая опять впадаетъ въ непріятную ошибку и жестокую напраслину, которую опять же сама и опровергаетъ и исправляетъ, зат?няя Ольгу представительницами здоровой, бодрой, сознательной энергіи, въ лицахъ Ганецкой, Колпиковой, Литвиновой и др. Общественный прогрессъ никогда не выходилъ, да и не можетъ выйти ни изъ госпиталя, ни изъ богад?льни. Онъ созидается руками «бодрыхъ съ юными лицами, съ полными жита кошницами», a не инвалидами съ ревматизмомъ во всемъ т?л? и съ пустыми м?шками за спиною.