I Послѣ лондонскаго конгресса

I

Посл? лондонскаго конгресса

Лондонскій конгрессъ для изысканія м?ръ борьбы противъ торговли б?лыми невольницами торжественно провалился. Впрочемъ, даже и не торжественно. Онъ просто «не расцв?лъ и отцв?лъ въ утр? пасмурныхъ дней». Спрятался куда-то — въ самый петитный уголокъ газетъ — и измеръ въ немъ тихою смертью. Похоронили его по шестому разряду и почти безъ некрологовъ. Ковгрессъ оказался покойникомъ заурядъ, какихъ отпущено по дв?надцати на дюжину: ни въ чемъ ни въ дурномъ, ни въ хорошемъ не зам?ченъ; ни въ кампаніяхъ не участвовалъ, ни подъ судомъ и сл?дствіемъ не состоялъ; ни орденскими знаками отличаемъ не былъ, ни выговоровъ и взысканій по служб? не получалъ. Просто — потоптался на земл?, покоптилъ небо и исчезъ. И такъ незам?тно исчезъ, что даже и сл?довъ по себ? не оставилъ. И, когда челов?чество, устами газетъ, спохватилось:

— Позвольте! куда же, однако, д?вался конгрессъ?

Многіе, съ изумленіемъ, широко открывали глаза и возражали:

— A разв? былъ конгрессъ?

A между т?мъ отъ конгресса многаго ждали, и, по иде?, онъ стоилъ, чтобы ждали. Н?тъ государства сколько-нибудь культурнаго, н?тъ христіанской страны, гд? вопросъ о продаж? женщинъ съ ц?лями разврата не стоялъ бы на очереди, какъ потребность насущно необходимая, какъ язва общественнаго строя, вопіющая о немедленномъ излеченіи. И н?тъ государства, н?тъ христіанской страны, гд? бы хоть кто-нибудь, кром? завзятыхъ идеалистовъ, сентиментальныхъ Эрастовъ Чертополоховыхъ, аркадскихъ пастушковъ соціологіи, искренно в?рилъ въ возможность подобнаго излеченія. Борьба съ проституціей — одно изъ т?хъ хорошихъ словъ, которыя надо время отъ времени провозглашать во всеуслышаніе, дабы не «засохла нива жизни», но отъ которыхъ — по пословиц? русской — «не станется». Этимъ знаменемъ, красиво в?ющимъ по в?тру, много и часто машутъ, призывая къ бою, но никто почти за нимъ не идетъ въ бой, и никто не бываетъ за него убитъ, ни даже раненъ. Если просл?дить исторію общественныхъ м?ръ противъ пороковъ и б?дствій, мы — опять-таки всегда и повсем?стно — увидимъ, что м?ры противъ проституціи, изъ вс?хъ другихъ, самыя неув?ренныя, изм?нчивыя, кодеблющіяся, неудачныя. Это м?ры одинаково безплодныя и въ крайней суровости, и въ снисходителыюмъ попущеніи. Гд? существуетъ посл?днее, съ нев?роятною быстротою развивается проституція открытая; гд? прим?няется первая, съ еще вящшею быстротою растутъ проституція тайная и домашній развратъ. Проституція — насл?діе первороднаго гр?ха, неразрывнаго съ самою природою челов?ческою. Борьба съ проституціей — христіанскій зав?тъ, — почти исключительно христіанскій, что и понятно. Лишь общества, признающія половое чувство гр?ховнымъ и губительнымъ для челов?чества, полагающія борьбу съ гр?хомъ этимъ необходимою опорою нравственности, a возможность полной поб?ды надъ нимъ ставящія краеугольнымъ камнемъ своихъ религіозныхъ упованій, — лишь такія общества могли исторически пресл?довать и, д?йствительно, пресл?довали проституцію. Общества, не озаренныя св?томъ возвышенныхъ духовныхъ началъ, съ нею мирились, ей даже покровительствовали, а, въ лучшемъ исход?, если и искореняли ее въ своей сред?, то — путемъ компромисса, врядъ-ли бол?е нравственнаго, ч?мъ самая проституція: чрезъ дозволенное и узаконенное многоженство или наложничество. Ч?мъ бол?е влад?етъ обществомъ религія т?ла, т?мъ больше власти и мощи им?етъ надъ т?ми обществомъ и в?комъ проституція. Ч?мъ сильн?е развивается въ немъ религія духа, т?мъ меньше терпимости къ проституціи, т?мъ ярче ей противод?йствіе. То общество, которое, д?йствительно, поб?дитъ первородный гр?хъ, — конечно, освободится и отъ проституціи. Мыслимо ли такое общество, поб?ждающее царство вавилонской блудницы и зв?ря не только въ мечтателыюмъ идеал? возвышенныхъ и вдохновенныхъ умовъ, но и въ житейской наглядности? Не знаю. Въ прошломъ его не было, н?тъ его и сейчасъ.

Провозгласивъ ц?ломудріе высшимъ нравственнымъ идеаломъ, христіанство воюетъ съ проституціей девятнадцать в?ковъ, но все еще далеко до поб?ды. Бол?е того: ч?мъ дольше и упорн?е война, т?мъ она становится сомнительн?е и даже порою представляется безнадежною. Ч?мъ чаще и громче заявляетъ о себ? потребность упразднить проституцію, т?мъ ясн?е и нагл?е подчеркиваетъ эта посл?дняя свою полн?йшую неистребимость. Это — Лернейская гидра. Когда ей отрубаютъ одну голову, y нея немедленно вырастаютъ дв? новыя, гораздо опасн?йшія прежней. Говорятъ, что одинъ въ пол? не воинъ. Между т?мъ, въ войн? противъ проституціи, y современнаго общества — именно лишь одинъ, истинно могучій мечъ: нравственный идеалъ, в?щаемый евангельскимъ словомъ. За проституцію же подняты десятки оружій, не только явныхъ, но и потаенныхъ, не см?ющихъ часто не только назвать себя, но даже подать голосъ о существованіи своемъ, и все же существующихъ и вредно д?йствующихъ; десятки пороковъ, низменныхъ и презр?нныхъ, но т?сно родственныхъ натур? челов?ческой, — т?мъ животнымъ проявленіямъ ея, что привились намъ вм?ст? съ ядомъ яблока Евы.

Итакъ, поб?дитъ проституцію лишь то чистое, духовное христіанство, — если возможно оно, — которое окончательно сброситъ съ себя путы животнаго начала и утонетъ въ созерцаніи неизреченной красоты В?чнаго Идеала. Такое ликующее, св?тоносное, безгр?ховвое царство об?щано въ апокалипсическомъ Новомъ Іерусалим?. О немъ, какъ новомъ золотомъ в?к? на земл?, мечтали и молились тааъ называемые хиліасты. Но мечты и об?тованія — загадки будущаго. Въ прошломъ же и въ настоящемъ чистыя евавгельскія формы христіанства оказались достояніемъ лишь весьма немногихъ избранныхъ, «могущихъ вм?стить», — настолько немногихъ, что къ общей масс? именующихъ себя христіанами они относятся, какъ единицы къ десяткамъ тысячъ. Масса — глядя по в?р?, по в?ку и по настроенію эпохи — признаетъ единицы эти или святыми, или безумцами, и либо покловяется имъ, либо учиняетъ на нихъ гоненія.

Христіавская теорія и въ наши дви царствуетъ вадъ міромъ. Но царство ея не автократическое, но конституціонное. Она царствуетъ, но не управляетъ. Ей присягаютъ, ею клянутся, къ ней, какъ высшей справедливости, летитъ посл?дняя апелляція челов?ка, осужденнаго жизнью ва горе и гибель, — но живутъ, хотя ея именемъ, не по ея естественному закону, а по закону искусственному, выработанному компромиссами христіанскаго идеала съ гр?ховными запросами жизни. Какъ практическая религія, христіанство — посл? первыхъ апостольскихъ дней своихъ — являлось въ многочисленныхъ по наименованіямъ, по всегда крайне т?сныхъ и немноголюдныхъ по количеству приверженцевъ, общинахъ, которыя, живя во зав?ту Христову, свято и ц?ломудренно, превращали весь бытъ свой какъ бы въ монастырь труда и нравственваго самоохраненія. Въ такихъ обществахъ, посвященныхъ всец?ло «блюденію себя», разум?ется, и проституція становилась невозможною. Но общины эти или были первобытными по самому происхожденію своему, какъ, напр., первоначальаая церковь рыбарей-апостоловъ, или же, возникая протестомъ противъ современной имъ культуры, отрывали отъ нея и возвращали прозелитовъ своихъ къ первобытности, какъ, напр., д?лаютъ это наши толстовцы. Съ численнымъ ростомъ общины, съ расширеніемъ ея границъ, растутъ и ея потребности житейскія, утягивая ее все дал?е и дал?е отъ того первобытнаго строя, которымъ обусловливалась въ ней чистота и практическая прим?нимость в?ры. Становятся неизб?жными компромиссы и уклоненія отъ великой теоріи, — и мало-по-малу, въ молчаливомъ взаимосогласіи чуть не поголовнаго самообмана, практика жизни начинаетъ слагаться именно изъ уклоненій этихъ и ум?нья узаконить ихъ, чрезъ искусное толкованіе нарушенной морали, къ своимъ выгодамъ и удобствамъ. Прививка государственности превращаетъ общую «религію» въ м?стныя «в?роиспов?данія»; ростъ вн?шней культуры разлагаетъ в?роиспов?дныя законодательства каждымъ шагомъ своимъ, настойчиво заставляя поступаться въ пользу свою суровотребовательный міръ духовный, заслоняя св?точъ в?чнаго идеала временнымъ, но яркимъ «сіяніемъ вещества». Культъ т?ла, номинально уступая почтительное первенство культу духа; отт?сняетъ его фактически на задній планъ; въ маск? показного христіанства, жизнь совершаетъ попятную эволюцію къ укладу языческому. A языческій укладъ былъ не врагомъ, но другомъ и сыномъ первороднаго гр?ха; онъ не чуждался разврата, но строилъ ему храмы, воздвигалъ кумиры, апо?еозируя въ нихъ т?хъ именно проститутокъ, то именно женское продажное рабство, противъ коего выступилъ неудачный лондонскій конгрессъ. «Над?лала синица славы, a моря не зажгла». Увы! Чистое д?ло требуетъ, чтобы за него брались чистыми руками. Не в?ку, который стр?ляетъ въ дикарей пулями «думъ-думъ», раскапываетъ могилы, чтобы осквернить прахъ мертваго врага, изобр?таетъ подводныя лодки, нав?рняка пускающія ко дну любой броненосецъ съ тысячами людей на немъ, швыряетъ динамитныя бомбы и мечтаетъ объ изобр?теніи бомбъ міазматическихъ, способныхъ отравлять всякими заразами атмосферу чуть не ц?лаго государства, — не этому в?ку, такъ усердно причиняющему смерть и такъ боящемуся смерти, сражаться съ развратомъ — ея д?тищемъ, спутникомъ и сотрудникомъ.

Лондонскій конгрессъ провалился потому, что, при всей симпатичности заявленныхъ имъ ц?лей, былъ втайн? плодомъ общественной неискренности. Можетъ ли нападать на проституцію тотъ соціальный строй, котораго она — прямой и необходимый результатъ? Конечно, н?тъ, — онъ можетъ лишь д?лать видъ, будто нападаетъ. A если н?тъ, можетъ ли онъ серьезно и уб?жденно стремиться къ уничтоженію страшнаго рынка, на которомъ обращается этотъ грустный товаръ? Конечно, н?тъ, — онъ можетъ лишь д?лать видъ, будто стремится. Ему нуженъ этотъ товаръ, и онъ будетъ им?ть его; товару нуженъ рынокъ, и онъ — несмотря на все обиліе честныхъ и хорошихъ словъ противъ его существованія — будетъ существовать. Быть можетъ, немножко облагообразится, временно над?нетъ вуаль, но — будетъ! Докол?? До т?хъ поръ, пока новая нравственная реформа не осв?житъ нашу культуру, начинающую принимать столь разительно схожія формы съ культурой умершаго Рима — до т?хъ поръ, пока реформа эта не возвыситъ женщину надъ ея современнымъ соціальнымъ уровнемъ, не укажетъ ея права на «душу живу», не дастъ ей въ обиход? нашемъ м?ста иного, т?мъ, — говоря языкомъ политико-экономическимъ, — «предметъ первой необходимости». Покуда женщина остается въ одномъ разряд? съ виномъ, хл?бомъ, солью, мясомъ, кофе, чаемъ и тому подобными вещественными потребностями челов?чества, — до т?хъ поръ и проституція, и рабскіе рынки проституціи незыблемы. Ибо челов?къ — животное эгоистическое. Привыкнувъ пить кофе, онъ заботится о томъ, чтобы хорошъ былъ кофе, св?жъ и вкусенъ, a вовсе не о томъ, чтобы хозяева кофейныхъ плантацій не совершали несправедливостей надъ своими рабочими и были бы люди высоконравственные. И — если y негодяя-булочника окажется хл?бъ лучшаго качества, ч?мъ y булочника богобоязненнаго и добропорядочнаго, посл?дній, вопреки вс?мъ своимъ хорошимъ достоинствамъ, можетъ закрывать лавочку: онъ банкротъ.

— Но в?дь это же парадоксы! — возразитъ мн? читатель-оптимистъ, — софизмы Богъ знаетъ какой давности… Женщіна — вещь, женщина — кусокъ мяса, о которой вы говорите, осталась далеко за нами — во мрак? теремовъ, гаремовъ, гинекеевъ. Мы возвысили семейное положеніе женщины. Мы создали вопросъ о женскомъ труд?, выдвинули впередъ стремленіе къ женской равноправности…

Возвысили семейное положеніе женщины? Но она до сихъ поръ жена мужа своего фактически — лишь до т?хъ поръ, пока онъ того хочетъ, и мать — воспитательница д?тей своихъ — опять-таки, покуда только супругу угодно. Вы им?ете право любить, разлюбить, разстаться съ женою, наградивъ ее отд?льнымъ паспортомъ и т?мъ или другимъ денежыымъ содержаніемъ, можете оставить y нея д?тей, отнять ихъ, можете вытребовать ее къ себ? по этапу, — она безсильна отв?тить вамъ подобною же м?рою; она не властна даже въ личномъ обязательственномъ и имущественномъ своемъ прав?, и, чтобы вексель жены хоть что-нибудь стоилъ, его долженъ украшать супружескій бланкъ. Это — разъ. A зат?мъ: чего стоитъ это мнимое возвышеніе женщины въ семь?, при общественномъ курс?, д?лающемъ, съ каждымъ годомъ, все бол?е и бол?е затруднительнымъ возникновеніе, поддержку и правильное существованіе семьи? Мы слышимъ всеобщій вопль: «жить неч?мъ»! Видимъ, какъ недостатокъ средствъ разлагаетъ семью за семьею, какъ быстро растетъ въ брачной статистик? процентъ старыхъ д?въ, не нашедшихъ себ? жениховъ, и холостяковъ, уклоняющихся отъ брака, по осторожному принщгау — «одна голова не б?дна, a ж б?дна, такъ одна»! Ц?лыя тысячи браковъ, отказавшихся отъ д?торожденія или практикующихъ пресловутую Zweikindersystem. Тысяча матерей, заливающвхся слезами при появленіи «лишней и не входившей въ разсчетъ» беременности, предпочитающихъ перспектив? въ мукахъ родовъ и въ недостатк? и нужд? ростить чадо — абортивныя услуги разныхъ секретныхъ акушерокъ и шарлатановъ-докторишекъ… Въ обществ?, гд? женщина вынуждена отказаться отъ д?торожденія, гд? правительства тщетно изобр?таютъ м?ры, чтобы воспитательные дома, предназначенные для незаконнорожденныхъ, не заваливались д?тьми законнорожденными, — не хвалитесь семейнымъ возвышеніемъ женщины.

Вы лишили своихъ женъ материнскаго ихъ предназначенія, a если жена — не мать, то она — по условіямъ мужевладычнаго строя — только либо предметъ вашего удовольствія, либо служанка, трудящаяся на васъ по домашней части. Вы не бьете ее, какъ били ваши предки, — да в?дь и язычникъ-римлянинъ жены своей не билъ и обращался съ нею изысканно в?жливо, въ то же время не считая, однако, ее за полнаго челов?ка. Быть можетъ, она даже властвуетъ надъ вами, но властвуетъ не силою нравственнаго права «матери семейства», а по тому же закону, по которому васъ подчиняетъ себ? излюбленная прихоть, пришедшаяся по вкусу игрушка. Въ обществахъ, гд? семейныя права женщины стоятъ высоко, былъ бы немыслимъ тотъ настойчивый вопль о свобод? развода, что гуломъ идегь по вс?мъ государствамъ Европы и громче всего едва-ли не y насъ въ Россіи, то тягот?ніе къ гражданскому браку, что зам?чается положительно во вс?хъ слояхъ, слагающихъ современную жизнь. Мужчины исписали сотни томовъ въ улику женъ, бросающихъ мужей своихъ, какъ перчатки, женъ — безсердечныхъ разорительницъ, кокотокъ семейнаго очага. Есть такія, множество ихъ, и правильно ихъ описываютъ. Но, правильно описывая, забываютъ ту истину, что не растетъ пшеница на незас?янномъ пол?… Мы выт?снили изъ обихода нашего жену-мать, — такъ нечего и плакаться, что семейныя поля покрываются волчцами и терніями, пламя домашняго очага гаснетъ, и, во мрак? и холод? безд?тныхъ и малод?тныхъ супружествъ, б?снуется отъ безд?лья жена-кокотка, которая не заправская кокотка потому только, что — подходящаго случая покуда не выпало. A выпадетъ случай, — и станетъ, ничто же сумняшеся и никого не жал?я.

Мы создали вопросъ о женскомъ труд? и женской равноправности? Но опять — не условная ли это ложь? Не вопросъ ли это, поставленный въ пространств?, даже безъ особыхъ стараній объ отв?т?? Увы! Если бы им?лся хоть намекъ на посл?дній, исчезла бы сама собою и добрая половина вопроса о проституціи. Не думайте, что я стану говорить жалкія слова и рисовать избитыя сентиментальныя картины, какъ б?дная, но честная д?вушка тщетно искала работы, чуть не умерла съ голоду, чуть не утопилась отъ безработицы и желанія остаться б?дною, но честною, и какъ, все-таки, жажда жизни взяла свое и бросила ее въ гнусное лоно порока. Все это бываетъ, все это очень жалостно, но д?ло-то не въ томъ. Это — исключенія, это — аристократія падшихъ, это — орнаментъ порока, а суть-то — въ общей ихъ масс? и заманчивомъ общемъ правил?, ею властно руководящемъ. Властность же и заманчивость этого правила заключаются въ томъ, что въ нашемъ высококультурномъ обществ? ни одинъ изъ видовъ честнаго труда, доступныхъ женщин?, не даетъ такого щедраго, быстраго и легкаго заработка, какъ зл?йшій врагъ женскаго труда — развратъ. Награждая женщину самостоятельнымъ трудомъ, мы говоримъ ей чрезвычайно много красивыхъ словъ о сладости честно заработаннаго куска, зат?мъ любезно предлагаемъ:

— И вотъ вамъ, душенька, прелестная каторга: за 15 рублей въ м?сяцъ вы будете работать ровно 15 часовъ въ сутки… Сколько счастья!

Всюду, пока, женскій трудъ — отбросъ мужского, черная, кропотливая и мучительно скучная работа, которой мы, мужчины, не беремъ по л?ни, высоком?рію и потому, что есть возможность свалить ее на женскія плечи, за гроши, какіе мужчин? получать «даже непристойно». Это — везд?: въ банкахъ, въ папиросныхъ мастерскихъ, въ библіотекахъ, въ магазинахъ, на фабрикахъ, иа телеграф?, на полевой уборк? — всюду, отъ малаго до большого, гд? трудъ мужской м?шается съ трудомъ женскимъ.

Требуется съ женщины много, платится мало. Диво ли, что соблазнъ бол?е сладкой и сытой жизни отбиваетъ ее отъ труда и бросаетъ въ разрядъ «продажной красы»? О предпочтеніи перваго второй можно говорить справедливыя и хорошія слова съ утра до ночи. Ho y справедливыхъ и хорошихъ словъ есть одинъ огромный недостатокъ: какъ голосъ долга, они вс? требуютъ отъ челов?ка подвижничества во имя идеи. Подвижничество же массамъ не свойственно, но лишь единицамъ изъ массъ. Очень хорошо быть Виргиніей, но, если бы Виргиніи встр?чались по дв?надцати на дюжину, ихъ не заносили бы на скрижали исторіи, какъ поучительную р?дкость. И — когда д?вочк? л?тъ 17–18 предоставляется выборъ между пятнадцатичасовою ежесуточною каторгою и паденіемъ, она обычно предпочитаетъ гр?хъ и сытую жизнь честному труду на житейской каторг?. Одной Виргиніей въ спискахъ житейскихъ становится меньше, одной Катюшей Масловой — больше. Эти б?дныя Катюши Масловы гибнутъ, какъ мотыльки на св?ч? — сотнями, тысячами, тупо принимая свою гибель, какъ н?что роковое, неотм?нное. Чтобы мотылекъ не лет?лъ на св?чу, надо поставить между нимъ и ею надежный экранъ… Такой экранъ, говорятъ намъ, есть женскій трудъ, полноправный съ трудомъ мужчины. Прекрасно. Но сд?лайте же трудъ этотъ и равноц?ннымъ труду мужчины, потому что иначе — экранъ дырявый, не заслоняетъ св?чи. Если выхотите, чтобы женскій трудъ парализовалъ проституцію, сд?лайте его хоть сколько-нибудь способнымъ не теряться въ сос?дств? съ нею своимъ безсильнымъ заработкомъ въ совершенн?йшій мизеръ; a жизнь честной работницы сд?лайте сыт?е и, сл?довательно, завидн?е мишурной обстановки — «убогой роскоши наряда», достающейся въ уд?лъ продажнымъ женщинамъ. Если общество въ состояніи достигнуть такого блага, проституція погибнетъ сама собою; если н?тъ, — то благожелательные и краснор?чивые конгрессы противъ нея — не бол?е, какъ то самое бросаніе камешковъ въ воду, при коемъ Кузьма Прутковъ рекомендовалъ наблюдать круги, ими образуемые, «ибо иначе иной, пожалу, назоветъ такое занятіе пустою забавою»!

1899.