О думскихъ весталкахъ (По поводу «Анны Дэмби»)
О думскихъ весталкахъ
(По поводу «Анны Дэмби»)
Одна петербургская журналистка[7] нашла нужнымъ проп?ть хвалебный гимнъ петербургскимъ думцамъ зато, что емъ «случайно какъ-то пришла хорошая мысль и они пор?шили принимать въ школьныя учительницы лишь незамужнихъ женщинъ».
Вопросъ этотъ обсуждался въ м?стной печати съ большою горячностью. Большинство отяеслось къ думскому р?шенію съ р?зкимъ порицаніемъ. Доказыватъ, что дважды два — четыре — не въ моемъ характер?, a двухъ р?шеній даннаго вопроса быть не можетъ. Печальныя доказательства старыхъ, за?зженныхъ истинъ, въ род? того, что «лишать женщину, живущую трудомъ, права на законное замужество — безсмысленная и безц?льная жестокость», — на мой взглядъ, свид?тельствуетъ о н?которой писательской надменности: неужели умственный и нравственный уровень публики нашей настолько низокъ, что авторъ обязанъ каждое, даже азбучное положеніе свое разжевать и ей въ ротъ положить, a ужъ проглотить она, авось, можетъ быть, сум?етъ и сама? Учрежденіе въ г. Петербург? трагикомическаго ордена думскихъ весталокъ — эгоистическая и лицем?рная несправедливость, нич?мъ не обоснованная и ни къ чему путному не ведущая. Журналистка говоритъ, что м?ру эту захулили непрошенные критики, какъ «не гуманную и не ц?лесообразвую, a главное не либеральную». «Либерализмъ» думскихъ постановленій оставимъ въ поко?: слова этого всуе трепать не сл?дуетъ. A что м?ра не гуманная и не ц?лесообразная, — это в?рно. И неудивительно, если «никто не догадался, что отцы города побуждены были именно отцовскими чувствами, т. е. желаніемъ оградить семьи учительницъ замужнихъ отъ т?хъ неотвратимыхъ и непоправимыхъ изъяновъ, которые наносятъ матери и жены, связанныя службой или занятіемъ вн? дома».
Спорили двое. Одинъ и говоритъ:
— Выслушалъ я ваши доводы… и, извините; ничего не понимаю, что вы говорили.
Думалъ, убилъ! A тотъ въ отв?тъ:
— Что жъ д?лать-то? Это вамъ не отъ меня такая б?да, это вамъ отъ Бога.
Я долженъ тоже признаться: ничего не понимаю въ только что цитированномъ період?, - но, право-же, это мн?, на сей разъ, не отъ Бога, a отъ неясности въ мысляхъ почтенной журналистки. Я не постигаю, какимъ образомъ отцовскія, да еще курсивно отцовскія, чувства могутъ ставить преграды семейному началу, которымъ именно они и создаются: это какая-то особая психологія. Я не постигаю, какимъ образомъ пріемъ на службу незамужнихъ женщинъ «оградитъ семьи учительницъ замужнихъ» и откуда возьмутся учительницы замужнія, разъ на службу будутъ приниматься только незамужнія? Что это значитъ? То ли, что съ увеличеніемъ учительскихъ штатовъ незамужними учительницами сократятся обязанности учительницъ замужнихъ, и имъ будетъ время заняться отвращеніемъ и поправкою изъяновъ, которые наноситъ мать и жена, связанная службою или занятіемъ вн? дома? То ли, что думскимъ р?шеніемъ замужняя женщина, разр?шениая отъ узъ службы и занятій вн? дома, возвращена вновь семь?, которой ран?е наносила, какъ мать и жена, неотвратимые и непоправимые изъяны? Но первое — безсмыслица, предположенная мною лишь ради нагляднаго приведенія цитированнаго періода ad absurdum. Каждый служитъ самъ за себя — и только самъ за себя. Всякъ за себя, a Богъ за вс?хъ, — говоритъ пословица. Второе ужъ очень скользко. Почему женщина, обучающая д?тей въ школ? ари?метик? и письму за изв?стную плату, наиоситъ своей семь? неотвратимые и непоправимые изъяны? Почему, лишенная такой возможности, a вм?ст? съ нею и своего дохода, она оные семейные изъяны исправитъ и отвратитъ? «Вотъ загадка теб?! Мудрый Эдипъ, разр?ши»!
Сочувствіе къ новоявленному ордену думскихъ «весталокъ поневол?«побуждаетъ журналистку къ р?зкой филиппик? противъ общественной д?ятельности женщинъ. Она ув?ряетъ, что таковая y насъ — «наносная струя протеста н?мецкой женщины, прикованной къ кухн? и д?тской»; что, по мн?нію подражателей Запада, «даже мимолетное пос?щеніе сихъ пом?щеній — величайшее униженіе для женщины»; что р?шено было огуломъ: «замужество есть пошлость, семейная жизнь рабство; обязанности хозяйки и матери — униженіе для каждой развитой женщины». Неужели ужъ такъ-таки и огуломъ? Гд? бы найти, къ прим?ру, такое р?шеніе? A вотъ, — говоритъ журналистка, — «смотри фельетоны г. Амфитеатрова, пресерьезно и пренаивно утверждающаго, что бракъ есть грязь и пошлость»! Благодарю, не ожидалъ!
Журналистк? снятся странные сны, и она напрасно разсказываетъ ихъ вслухъ. Ни въ одномъ изъ моихъ фельетоновъ н?тъ ничего подобнаго. Фельетонъ — «Анна Дэмби» — я написалъ на тему поставленной мн? альтернативы: что лучше для д?вушки, если она чувствуетъ въ своемъ сердц? искру таланта, слышитъ голосъ призванія и ищетъ умомъ своего опред?леннаго идеала, — дов?риться ли искр? и голосу и пуститься ли въ поиски, или же, страха ради житейска, вступить въ разсудочный бракъ съ челов?комъ, который не только не любимъ ею, но даже противенъ ей не подходитъ къ ней ни по характеру, ни по взглядамъ, ни по годамъ, не можетъ дать ей никакого нравствениаго удовлетворенія, ничего — кром? сытой жизни, купленной ц?ною ея свободы и красиваго т?ла? Разум?ется, я сталъ и долженъ былъ стать за первую дорогу — за женскую свободу, за самостоятельный трудъ, за вольное призваніе. Бракъ браку рознь, и такой бракъ, какъ я изобразилъ сейчасъ, разум?ется, «грязь и пошлость».
— Но разв? вс? браки такіе? разв? y насъ часты подобныя супружества?
— Ужасно часты!
— A откуда вы знаете? кто это говоритъ?
— Какъ кто? да вотъ та же журналистка ув?ряетъ: «У насъ д?вушк? никто и никогда не говоритъ, что бракъ есть вещь серьезная. Для барыни-нев?сты замужество ни бол?е, ни мен?е, какъ веселая partie de plaisir. Она знаетъ — охъ, какъ прекрасно знаетъ! — какія права пріобр?таются бракомъ; но какія обязанности она беретъ на себя, р?шаясь быть женой и матерью, — объ этомъ весьма немногія барышни им?ютъ понятіе, даже и не могуіъ им?ть. Если y какой-нибудь барышни родится сомн?ніе, если она наивно спроситъ у матери: «Какъ же я поклянусъ y алтаря любить в?чно, — в?дь любовь не отъ меня зависитъ», — то ее мамаша разругаетъ порядкомъ за то, что она осм?ливается задумываться надъ столь «неприличными» вопросами. Выскочи толъко поскор?е замужъ, душечка, a тамъ никто, какъ Богъ… и адвокатъ по бракоразводнымъ д?ламъ».
Неужели ужъ такъ-таки и никто, и никогда не говоритъ y насъ д?вушк?, что бракъ есть д?ло серьезное, что надо взв?сить, какія принимаешь на себя обязанности? готовясь быть женою и матерью, что лишь съ великою осторожностью надо давать клятву предъ алтаремъ и т. д.? Журналистка слишкомъ дурно думаетъ о русскихъ людяхъ, предполагая, что они скрываютъ отъ своихъ женщинъ столь элементарныя истаны. Да, позвольте, даже я, преступный авторъ «Анны Дэмби», я, осужденный на жертву громамъ синайскимъ, — и какъ разъ въ инкриминируемомъ фельетон? — говорилъ своей собес?дниц?: «взв?сь обязанности, принимаемыя тобою въ замужеств?, и, если он? теб? не по душ? и не по силамъ, откажись отъ этого брака, — иначе ты будешь несчастна! не иди въ среду, которая теб? антипатична, — иначе ты въ ней задохнешься, погрязнешь и пропадешь безъ пользы для себя и для другихъ! помни, что выходятъ замужъ не на одинъ день, и насильственно связать себя съ нелюбимымъ челов?комъ в?чною клятвою — трудъ, непосильный для сов?сти чуткой, для души, «изъ тонкихъ парфюмовъ сотканной»; помни, что бракъ безъ любви, «по взаимному неуваженію», никогда не даетъ счастья и дать не можетъ, потому что онъ представляетъ собою лишь сд?лку о купл? и продаж? красиваго т?ла, пригоднаго для производства д?тей и украшенія гостиной!» Если сказать все это, не значитъ напомнить русской д?вушк?, что бракъ — д?ло серьезное, то я не знаю русскаго языка, и начну думать, что мы съ журналисткою пишемъ на двухъ разныхъ нар?чіяхъ… A разъ все это сказано, то странно навязывать мн? дикое утвержденіе, будто всякій бракъ есть грязь и пошлость. Я предостерегаю: не обращайте брака въ помойную яму! A на меня киваютъ: смотрите! слушайте! онъ хочетъ ув?рить насъ, что бракъ — помои. Бокль отм?тилъ когда-то, что одинъ изъ коренныхъ недостатковъ женскаго ума — склонность къ быстрымъ обобщеніямъ, основаннымъ на поверхностныхъ и случайныхъ признакахъ. Производство меня въ отрицатели брака — плодъ совершенно женскаго обобщенія. Н?тъ, я охраняю чистоту и значеніе брака, когда говорю о немъ, какъ о союз? двухъ равноправныхъ и равнообязанныхъ существъ, a не бросаю въ него грязью. А, чтобы об? стороны союза явились равноправными и равнообязанными, надо имъ, раньше брака, взв?сить свои чувства и отношенія на великихъ в?сахъ любви. Служеніе другъ другу есть основа счастливаго брака, a что же такое истинная любовь, какъ не готовность служенія? Гд? она есть, туда мы — «развиватели», какъ иронизируетъ журналистка, — и не обратимъ своихъ сов?товъ, ч?мъ наполнить тоскливую, пустопорожнюю жизнь: тамъ жизнь полна сама по себ?, и оттуда мы жалобъ не слышимъ и сов?товъ нашихъ тамъ не спрашиваютъ. A вотъ изъ области брака, построеннаго лишь на половыхъ и кормежныхъ отношеніяхъ, только и слышишь, что проклятія и ламентаціи, только и видишь, что драмы, драмы, драмы. И мужчины виноваты больше женщинъ потому, что любятъ семью они меньше, ч?мъ он?; a заняты въ обществ? неизм?римо больше, ч?мъ он?; огромный промежутокъ между этими больше и меньше, нич?мъ для женщины не заполненный, и есть корень антагонизма между двумя полами нашей интеллигенціи. A заполнить его — д?ло женской охоты, но мужской воли или, точн?е выразиться, «соизволенія». Я не могу согласиться съ журналисткою и въ сл?дующемъ ея предположеніи: «не суйся между врожденнымъ здравымъ смысломъ и естественными инстинктами и потребностями женщины всевозможные непрошенные развиватели и фельетонисты, ради краснаго словца не жал?ющіе родного отца (mersi!), то р?шеніе думы показалось бы справедливымъ каждой не совс?мъ испорченной женщин?«. Это — камешекъ въ мой огородъ, потому что именно всл?дъ за этою-то тирадою и загрем?ла Іосафатова долина! Да что же такое, по мн?нію журналистки, думскія школы, что невозможности служить въ нихъ должны чуть не радоваться вс? не совс?мъ испорченныя женщиіы? Знаменитый Грибо?довскій институтъ, что ли, гд? упражнялись въ разврат? и нев?ріи? Журналистка совершенно справедливо нападаетъ на сытыхъ симулянтокъ женскаго труда, играющихъ имъ съ жиру, въ ущербъ своимъ семьямъ, но д?лаетъ дурное и совершенно фантастическое употребленіе изъ этихъ нападокъ. По ея мн?нію, «въ дум? кто-либо изъ отцовъ города, одаренный супругою одного изъ вышепоименованныхъ сортовъ, р?шился, наконецъ, прекратить безобразіе (!) и сказать громко то, что каждый женатый мужчина думаетъ втихомолку: жена да сидитъ дома и смотритъ за хозяйствомъ!» Журналистка черезчуръ см?ло говоритъ за вс?хъ женатыхъ мужчинъ, — это разъ. Два: хорошъ отецъ города, котораго рисуетъ намъ воображеніе журналистки, въ качеств? спасителя русской семьи, потрясенной зловредными фельетонистами!
— Слово предоставляется гласному Толстолобову.
— Господа! — я такъ полагаю, что все это бабье безобразіе…
— Гласный Толстолобовъ! выбирайте лучше ваши выраженія. Какое безобразіе?
— A вотъ учительницъ этихъ самыхъ… Ихъ — тово — сл?доваетъ похерить.
— Почему же?
— A потому, что y меня жена негодяйка.
То есть:
Я за то тебя люблю,
Что въ середу праздникъ.
Коротко, ясно и логично.
Три: я р?шительно недоум?ваю, откуда журналистка взяла, что въ гонимой сред? учительницъ изобилуютъ зловредныя симулянтки труда? Надо совс?мъ отчудиться отъ русской жизни, надо совс?мъ не знать быта средней русской интеллигенціи — рабочей, безъ рентъ, чтобы р?шаться на подобныя обобщенія. Я зналъ, если посчитать, не одинъ десятокъ замужнихъ учительницъ, и см?ю утверждать, что и имъ, какъ «свободнымъ американкамъ», которыхъ прим?ромъ колетъ журналистка глаза русскимъ женщинамъ. не приходало въ голову «б?жать въ школу, оставя д?тей безъ об?да, или идти на службу, не пересмотр?въ, вс? ли пуговки ц?лы на рубахахъ мужа». Пуговки — пуговками, a школа — школою. Домашнія операціи, предписываемыя журналисткою женщин? къ исполненію прежде общественнаго труженичества, такъ несложны, что легко совм?щаются со всякаго рода службою, и пуговки ничуть не м?шаютъ ей, какъ она не м?шаетъ пуговкамъ. См?ю предположить, что изъ десяти мужей, чьи жены теперь лишатся права преподаванія въ думскихъ школахъ, девять предпочли бы пересматривать пуговки на своихъ рубахахъ собственными своими глазами, — только бы жены ихъ сохранили свои м?ста. Почему? Да потому, что журналистка жестоко и антипатично ошибается, рисуя намъ русскій женскій трудъ забавою съ жиру. A въ особенности въ столиц?. Трудовыхъ брачныхъ паръ въ Петербург? легіонъ; трудится съ утра до ночи мужъ, работаетъ съ утра до ночи жеиа, и только ихъ совм?стный трудъ въ состояніи окупить ту каторгу, что называется столичною жизнью. И сходятся-то иной разъ не столько для любви, сколько для того, чтсбы «соединить доходы» — слишкомъ мизерные врозь, a вм?ст? все-таки похожіе на средства къ жизни. Ну, и околачиваются. Онъ заработаетъ сто, она тридцать, сорокъ, пятьдесятъ — вотъ и вс? фонды; кое-какъ хватаетъ, но вотъ въ одинъ прекрасный день приходитъ она домой и заявляетъ:
— Душенька, одинъ изъ гласныхъ заявилъ, что y него жена дрянная женщина, и это y нея отъ учительницъ, a потому меня гонятъ съ должности, и отнын? мы должны жить не на полтораста, a на сто ц?лковыхъ.
— Господи! какъ же мы обернемся?!
— Ужъ не знаю.
— Что же ты будешь теперь д?лать?
— A вотъ одна журналистка рекомендуетъ пересматривать пуговки на твоихъ рубахахъ.
— Да у меня всего три рубахи: что же ты, по ц?лымъ днямъ; на нихъ любоваться будешь? Или прикажешь еще три купить — не для носки, a для твоего удовольствія? Такъ, матушка, изъ какихъ источниковъ? Особенно теперь, когда тебя выгнали изъ школы…
— Зато теперь я не буду б?гать въ школу, оставя д?тей безъ об?да.
— Гмъ… кстати: на счетъ стола придется сильно сократиться; нашъ прежній об?дъ намъ ужъ не по средствамъ… жаль ребятишекъ, но д?лать нечего.
— Мы наверстаемъ д?ло пищею духовною. Вспомни: в?дь я уже не буду просиживать ц?лые дни въ школ?, предоставляя своихъ дочерей надзору развратныхъ боннъ и горничныхъ.
— Матушка, ты пом?шалась съ горя! Какія бонны? Какія горничныя? Когда он? y насъ были? Теперь теб? самой въ пору идти въ бонны и въ горничныя.
— Ничего, другъ мой: ут?шайся т?мъ, что принципъ выше всего! «Взявшись за гужъ» супружества, нельзя же вдругъ возлюбить «не дюжъ» и бросить семейную повозку, увязшую въ грязи.
— Это еще что такое?
— Изреченіе той же журналистки по адресу замужнихъ работающихъ женщинъ.
— Да когда же наша семейная повозка вязла въ грязи? И въ какой грязи?
— Не знаю. Говорятъ, вязла.
— Ты работала въ школ?… если это называется вязнуть въ грязи, желаю того же всякому.
— Да н?тъ, ты не понимаешь: пока я работала, таща повозку общественнаго обученія, наша семейная повозка завязла… понялъ?
— Ничего не понялъ. До сихъ поръ мы не вязли. A вотъ теперь пожалуй, что завязнемъ. Да такъ, что и не выл?земъ.
— Ho, глупый! пойми, в?дь это въ другомъ, высшемъ смысл?, это аллегорія: я запустила безъ ухода тебя, д?тей…
— Ахъ, что ты все: д?ти, да д?ти! Ну, какъ ты ихъ запустила, когда ты все свое свободное время проводишь съ ними, a когда ты занята, и они заняты, потому что ты учишь въ школ?, a они учатся.
— Теб? не переуб?дить меня. Я хочу «удовлетворять естественныя потребности женщины. Что ни говори работники полной равноправности половъ, a законовъ анатоміи и физіологіи имъ не побороть. Пока женщина должна носить, родить и кормить д?тей, она все-таки останется самкою, со вс?ми инстинктами, отличающими самокъ отъ вс?хъ живыхъ существъ».
— Стало быть, ты — попросту говоря — собираешься плодить ребятъ. Ну, ужъ это дудки-съ! Не по состоянію, матушка! Получай мы по-прежнему полтораста ц?лковыхъ, куда ни шло, можно бы рискнуть — им?ть еще одного… авось бы, когда-нибудь повезло на его счастье, — достукаться до двухъ радужныхъ… A теперь над?яться не на что, — значитъ, не надо баловаться! Zweikindersystem — и баста!
1897.