III

III

Возвратимся къ семейству Лариныхъ. Въ десятил?тіе 1800–1810 года, на которое Реми де Гурмонъ назначаетъ рожденіе «барышни», счастливая чета произвела на св?тъ двухъ дочерей, Татьяну и Ольгу. Имъ впосл?дствіи посвятитъ творческіе стихи Пушкинъ и музыку Чайковскій. Давно пріемлется, что Татьяна Ларина въ русской литератур? — н?что въ род? Иверской Божіей Матери. «Евгеній Он?гинъ» — ея житіе, a знаменитое «Я другому отдана и буду в?къ ему в?рна» — ея тропарь. Предъ нею служили молебны Б?линскій, Тургеневъ, Достоевскій: кто только не служилъ! Писаревъ, какъ яростный арабъ-иконоборецъ, рубнулъ Татьяну критическимъ мечемъ своимъ по лицу; изъ раны закапала кровь, но образъ неуничтожился. Благогов?ніе къ Татьян? странно дожило до XX в?ка, живущаго нравственными принципами и семейнымъ укладомъ, весьма отдаленными отъ ларинской морали. Никто здравомыслящій въ наше время не дерзнетъ оковывать женщину страшнымъ зав?томъ Татьянина тропаря. Мы сознательно отвергаемъ мучительный и безполезный подвигъ в?рности по обязанности, какъ нравственное самоизнасилованіе и надругательство, противное чувству челов?ческаго достоинства. Самая возможность быть «отданною» возмущаетъ насъ за женщину, для которой мы горячо желаемъ и ищемъ семейной свободы и полового равенства на вс?хъ путяхъ жизни личной, общественной и политической. Н?тъ никакого сомн?нія, что во взглядахъ своихъ на роль женщины въ семь? и государств? мы несравненно ближе къ поругателю Татьяны, Д. И. Писареву, ч?мъ къ ея вдохновенному творцу и къ влюбленнымъ толкователямъ, не исключая Б?линскаго. Почему же, при всемъ томъ, «разсудку вопреки, наперекоръ стихіямъ», н?жный образъ Татьяны сохранилъ свою таинственную власть надъ русскими умами даже до сего дня? Почему письмо Татьяны и «Он?гинъ, я тогда моложе, я лучше, кажется, была», до сихъ поръ съ восторгомъ твердятъ наизусть тысячи русскихъ д?вушекъ? Почему создать Татьяну для сцены — мечта каждой образованяой русской артистки? Почему въ 1880 году, когда истерическій Достоевскій на пушкинскихъ торжествахъ, при сбор? воедино чуть ли не всей русской интеллигенціи, провозгласилъ Татьяну національно-художественнымъ типомъ, ни разу не превзойденнымъ въ нашемъ литературномъ творчеств?, и сравниться съ которымъ можетъ, пожалуй, лишь Лиза въ «Дворянскомъ гн?зд?«Тургенева, — почему тогда, въ отв?тъ на это порывистое признаніе великаго писателя, залъ огласился громовыми апплодисментами и воплемъ общаго, признательнаго восторга?

Отв?та надо искать, конечно, не въ самой Татьян?, съ ея бол?е, ч?мъ скромнымъ вообще, a для насъ и совс?мъ уже сомнительнымъ подвигомъ — «другому отдана и буду в?къ ему в?рна». Отв?тъ — въ всторической перспектив?, въ томъ покол?ніи русскихъ женщинъ, къ которому принадлежала Татьяна и общія благородныя черты котораго такъ геніально собралъ въ ея индивидуальности Пушкинъ. Татьяна сама по себ? — ничто, одна изъ безсчетно многихъ, скромная незнакомка. Но она въ нашей литератур?, для двадцатыхъ годовъ, — то же, что въ живописи портреы Веласкеза, который лицомъ совершевно неизв?стнаго вамъ гранда или кардинала воскрешаетъ и объясняетъ ц?лую эпоху. Мы любимъ въ Татьян? не то, что она сд?лала, но то, что могла сд?лать, мы любимъ въ ней ея, похожихъ на нее, ровесницъ и подругъ, которыхъ хорошо зналъ и дружески любилъ Пушкинъ, ея создатель, и предъ которыми благогов?йно преклоняется память вс?хъ, звающихъ страдальческую исторію русской борьбы за свободу. Прекрасныя ровесницы Татьяны остались въ л?тописяхъ нашей культуры съ полнымъ глубокаго смысла историческимъ прозвищемъ «Русскихъ женщинъ». Подъ этимъ заслуженнымъ именемъ, проп?лъ имъ, сорокъ л?тъ спустя, восторженные гимны другой великій поэтъ, предсказанный Пушкинымъ, какъ необходимость грядущаго гражданскаго в?ка. Стихъ Некрасова обратился съ сыновнею любовью къ тому покол?нію, которое Пушкинъ восп?валъ, какъ ровесникъ, другъ, братъ, любовникъ, и сложилъ могучія эпопеи о Трубецкой и Волконской. Жены декабристовъ! Незабвенны имена этихъ доблестныхъ Татьянъ въ гражданскомъ д?йствіи, схоронившяхъ, одн? — свою молодость, другія — всю жизнь, рядомъ съ каторжными мужьями за ледянымъ Алтаемъ, въ Чит? и Нерчинск?, до сихъ поръ гордыхъ т?мъ, что они были н?когда освящены присутствіемъ «ссыльныхъ княгинь»! Фонвизинъ, Давыдова, Муравьевы, Нарышкина, Розенъ, Юшневская, Ентальцева, Поль, три сестры Бестужевыхъ, мать и сестра Торсона — вотъ мен?е изв?стныя подруги по несчастію громко прославленныхъ Екатерины Трубецкой и Маріи Волконской. Пушкинъ, въ знаменитыхъ своихъ стихахъ къ Чаадаеву, мечталъ о времени, когда воспрянувшая отъ сна Россія

На обломкахъ самовластья

Напишетъ наши имена!

Въ 1905 году мы им?емъ право твердо в?рить, что время это близко, оно наступаетъ, оно наступило… И, конечно, въ будущемъ русскомъ Пантеон?, выстроенномъ изъ «обломкомъ самовластья», огненными письменами засіяютъ на ст?нахъ, рядомъ съ строгими мужскими чертами декабристовъ, святые, н?жные лики ихъ в?рныхъ подругъ.

Неоднократно д?лались попытки — не разв?нчать «Русскихъ женщинъ»: это-то невозможно! — но ослабить политическое значеніе ихъ подвига, отрицать возможность въ нихъ гражданскаго самосознанія и, сл?довательно, пониманія той общественной службы, которую он? сослужили. Д?ло сводилось къ семейнымъ привязанностяыъ и доброд?телямъ, къ порыву молодой влюбленности, — словомъ, къ преданіямъ XVIII в?ка о Наталь? Шереметевой и Иван? Долгорукомъ или къ роману «Капитанской Дочки». Но теперь, посл? опубликованія въ 1904 году подлиныыхъ записокъ М. Н. Волконской, вс? подобеня сомн?нія должны умолкнуть. Я самъ еще недавно, въ одной своей стать? о декабристахъ,[10] заподозрилъ было аффектацію 60-хъ годовъ въ знаменитыхъ некрасовскихъ стихахъ о Волконской, будто она, въ каторжномъ рудник?, -

Прежде ч?мъ мужа обнять,

Къ оковамъ его приложилась.

«Записки M. Н. Волконской», однако, подверждаютъ эту романтическую подробность свиданія, и я, читая ихъ, испыталъ восторгъ ?омы — р?дкій восторгъ быть пристыженнымъ въ своемъ недов?ріи по разсудку къ тому, чему сл?довало в?рить сердцемъ. Н?тъ, жены декабристовъ ушли въ Сибирь не только за мужьями своими, он? ушли и за д?ломъ мужей! Он? не только честныя, любящія, преданныя супруги: он? — единомышленницы и нравственныя сообщницы.

И потому-то напрасно искать имъ параллелей въ XVIII в?к?. Он? всец?ло принадлежатъ ХІХ-му. Он?, какъ и мужья ихъ, д?ти великой французской революціи и Наполеоновой грозы. Ta Наталья Долгорукая, съ которою сравниваютъ декабристовъ, еще старопокройная, полудикая «боярышня», прекрасная глубиною природнаго чувства, но чуждая культурнаго самоотчета. Декабристки — уже «барышни» въ той идеалистической посл?революціонной метаморфоз?, какъ для Франціи подм?тилъ Реми де Гурмонъ. И въ высшей степени любопытво и характерно въ первомъ общественномъ движеніи — протест? русскихъ женщинъ, что къ нимъ примкнула и настоящая французская «барышня» — Эмилія Ледантю, посл?довавшая въ Сибирь за женихомъ своимъ — Ивашевымъ и обв?нчанная съ нимъ въ каторжной тюрьм?. Быстрое увяданіе этого прекраснаго южнаго цв?тка въ нерчинскихъ морозахъ — одинъ изъ самыхъ трогательныхъ эпизодовъ въ трагедіи декабристовъ. Другая французская барышня, гувернантка князей Трубецкихъ, бросила горькій укоръ спрятавшемуся диктатору неудачной революціи:

— Постыдитесь, вы дома, когда ваши друзья умираютъ на площади, подъ картечью!

Трубецкой схватилъ фуражку и уб?жалъ, чтобы спрятаться въ другомъ м?ст?, гд? н?тъ обличающихъ француженокъ.

Слово «барышня» такъ плачевно опошлилось на Руси, что предъ современною публикою иочти неловко прим?нять его къ такимъ національиымъ святынямъ, какъ жеыы декабристовъ. Помяловскій и Писаревъ добили общественную репутацію «барышни» презрительнымъ эпитетомъ «кисейная», и развитыя русскія д?вушки открещиваются отъ титула «барышни», какъ отъ зл?йшей обиды. Что д?лать? Непрочны и недолгов?чны культурныя клички и опред?ленія! В?дь, наприм?ръ, и назвать кого-нибудь сейчасъ «либераломъ» уже далеко не значитъ польстить, a «патріотъ» сталъ и вовсе оскорбительною бранью. Но совершенно несом?нно, что было время — и долгое! — когда «барышня» была наверху жидкаго культурнаго слоя Россіи, и, наряду съ «барышнями», которыя били по щекамъ своихъ кр?постныхъ горничныхъ, существовала другая, гораздо бол?е интересная и благородная порода ихъ, которой вліяніе на русскій прогрессъ можно изм?рить уже признаніемъ Пушкина и князя Вяземскаго:

— Это — наша настоящая публика!

Барышня — Наталья Николаевна Гончарова, загубившая жизнь Пушкина, барышая — жена Огарева, употреблявшая всю свою холодную и злую энергію чтобы, разссорить мужа съ Герценомъ, но барышни же и Наталья Александровна Герценъ, и Татьяна Пассекъ, и «черноокая» Росетти, и Левашева, которую Герценъ описалъ съ такою трагическою простотою y гроба Вадима Пассека.