ГОЛОС ИЗ-ЗА СЦЕНАРИЕВ

Трудно говорить со сценаристами. Сам понимаешь, что положение их отчаянное.

Бракуют их три, непохожих друг на друга инстанции. Они отвечают не только за себя, но и за место, в котором сценарий находится.

Правда, есть новые веяния. Но знаете ли вы, что такое свет потухших звезд?

Потушена в небе какая-нибудь несчастная звезда, а свет от нее все еще идет годами, десятилетиями на землю.

Так происходит в кинематографии.

Сценаристы говорят: «Было задание „деревенская фильма“, „восточная фильма“, сейчас — „историческая“».

А кино — дело долгое, нужно пригнать сценарий, подобрать режиссера, поставить декорации, иногда устроить экспедицию. Проходит больше полугодия. Звезда задания уже потухла, а лучи и разные партизанские ленты все поступают и поступают.

Разогнавшиеся сценаристы не могут остановить свои хлопающие вафельницы и продолжают писать.

Художественные бюро бракуют сценарии пачками, и много еще можно сказать не смешного.

В чем же дело?

Прежде всего в художественной честности. Нужно понять, что в искусстве нет приказаний, что слишком буквальное исполнение приказаний всегда было одной из форм саботажа.

Нужно перестать подслушивать вздохи ГПП.

Сценарии должны быть написаны по социальному заказу, а не для воображаемого заказчика.

Тогда у нас пройдет полоса сезонных сценариев, тогда сценарист не будет стрелять сценариями, как дробью, в расчете, что авось один попадет.

Я и несколько моих товарищей, горько упрекаемые кинематографистами за то, что мы «больны литературой», читаем сценарии сотнями.

В мозгах начинает образовываться какая-то корка или арка.

Мы больны литературой не больше, чем трамвай электричеством.

Да, нужно говорить от первого лица.

Я берусь поделиться с товарищами сценаристами опытом, принесенным мною из моего ремесла.

Я беру сценарий, читаю его и спрашиваю себя: «В чем здесь изобретение, в чем здесь выдумка, за что нам предлагают заплатить деньги? Есть ли новый характер героя, дана ли другая развязка, возможность применения нового материала?»

Обычно сейчас передо мною сценарий исторический. Я читаю про Анну Ивановну, про Анну Леопольдовну, про Ляпунова. Все это мне известно из выписок из книг (по тарифу нужно платить 75 коп. штука).

Если сценарий деревенский, то я читаю по порядку о кулаках, середняках, бедняках и обо всем том, о чем гораздо лучше пишут в газетах.

Сейчас во всех сценариях по крепостному праву секут. Сечение это для зрителя не неожиданно и очень подозрительно идеологически.

Изображение садизма на сцене и есть садизм.

Я не верю, что голые спины женщин в рубцах нужны для агитации. Сценарии воют однообразно и однообразней, чем волчьи стаи.

«Ты не смог изобразить ее красивой и нарисовал ее разукрашенной», — так сказал один учитель художнику, изобразившему богато наряженную Елену. Дело было в Греции.

А у нас я вижу то же неумение и замену работы сценариста пользованием всяким материалом. Они хотят продать антикварную лавку. Так происходит на каждой кинофабрике.

Сценаристы не могут остановиться, раз начав делать выписки из учебников истории.

Если один кадр не производит переворота, то ему же нечем работать.

В революционном сценарии обязательны поп Гапон, 9 января, провокация, еврейский погром и два революционера: один интеллигент, другой — рабочий. Все это я списал с одной страницы сценария. Происходит дикое истребление тем.

Темы душатся, как будто хорек ворвался в курятник. Это погром, а не работа.

На фабриках идут странные разговоры: «Сифилис?.. — Сифилис у нас уже был». Темоистребление. Нужно не столько учиться беречь темы, сколько уметь освобождаться от них. Превращать материал в конструкции.