Творчество Иоганна Вольфганга Гёте как синтез и вершина немецкого просвещения

Безусловной вершиной немецкого и европейского Просвещения является творчество Иоганна Вольфганга Гёте (Johann Wolfgang Goethe, 1749–1832). Гёте – один из самых необычных феноменов мировой культуры. Это касается в равной степени как его личности, так и творчества, отмеченного художественной мощью и универсализмом. Среди многочисленных откликов на смерть Гёте были и замечательные строки русского поэта Е. А. Баратынского, акцентирующие именно эту универсальность и глубину мирообъемлющего гения Гёте, подлинным масштабом которого были весь мир и весь человек:

Погас! Но ничто не оставлено им

Под солнцем живых без привета;

На все отозвался он сердцем своим,

Что просит у сердца ответа;

Крылатою мыслью он мир облетел,

В одном беспредельном нашел он предел.

Все дух в нем питало: труды мудрецов,

Искусств вдохновенных созданья,

Преданья, заветы минувших веков,

Цветущих времен упованья.

Мечтою по воле проникнуть он мог

И в нищую хату, и в царский чертог.

С природой одною он жизнью дышал:

Ручья разумел лепетанье,

И говор древесных листов понимал,

И чувствовал трав прозябанье;

Была ему звездная книга ясна,

И с ним говорила морская волна.

Изведан, испытан им весь человек!

И ежели жизнью земною

Творец ограничил летучий наш век

И нас за могильной доскою,

За миром явлений, не ждет ничего:

Творца оправдает могила его.

(«На смерть Гёте»)

Гёте обладал чрезвычайно разнообразными талантами: лирический поэт, наделенный, по словам немецкого поэта XX в. И. Р. Бехера, «всеми мелодиями души», и эпический певец, автор эпопей и идиллий, романист, новеллист, драматург, эпиграмматист, искусствовед и театральный критик, актер, режиссер и директор театра, живописец, натурфилософ и естествоиспытатель, чьи исследования и сегодня не утратили своей ценности, знаток минералов и древних монет… Этот список можно продолжать. Кажется, нет такой сферы деятельности, которой не интересовался бы Гёте и в которой он не оставил хотя бы какой-нибудь след. Но самое главное – он обладал талантом жить и быть счастливым, обновлять себя и строить свою судьбу вопреки самой судьбе и неблагоприятным обстоятельствам. Гёте поражает исключительным совпадением в нем масштаба дарования и масштаба личности. Не случайно самые знаменитые образы, им созданные, – Гёц и Вертер, Эгмонт и Вильгельм Мейстер, мудрец Хатем и Фауст – воспринимались уже его современниками (и тем более потомками) как отражение души их творца. Недаром молодой Генрих Гейне, посетив в Веймаре знаменитого поэта, с восхищением писал: «В Гёте действительно во всей полноте ощущалось то совпадение личности с дарованием, какого требуют от необыкновенных людей. Его внешний облик был столь же значителен, как слово, жившее в его творениях…»[305] Эту мысль продолжил Бехер в речи «Освободитель», посвященной 200-летию со дня рождения Гёте: «В своем самом всеобъемлющем и глубоком самораскрытии, какое только когда-либо встречалось, Гёте предстает великим воспитателем человечества и провозвестником нового гуманистического учения. Предстает не в пророчествах и не в поучениях, – воплощая собой новый образ человека, он рисует его с самого себя»[306].

Однако сам поэт не считал свою универсальность и свой талант исключительно собственной заслугой. В 1830 г., за два года до смерти, Гёте сказал слова, которые могут рассматриваться как своего рода завещание: «Что я собой представляю, что я совершил? Все, что я видел, слышал и наблюдал, я собирал и использовал. Мои произведения вскормлены бесчисленными различными индивидуумами – невеждами и мудрецами, людьми с умом и глупцами. Детство, зрелый возраст, старость несли мне свои мысли, свои способности, надежды и взгляды на жизнь. Я часто пожинал то, что сеяли другие. Мои труды – это труды коллективного существа, которое носит имя Гёте». И все же это «коллективное существо», даже если поверить скромному гению, воплотилось в одном человеке, которому удалось стать тем, кем он стал, благодаря тому, что он был на высоте своей эпохи. Не случайно Гёте говорил: «Человек – всегда более или менее орган своего времени». Он был этим чувствительнейшим органом своего времени, его напряженным слуховым и зрительным нервом. В «Разговорах с Гёте в поздние годы жизни» И. П. Эккермана сохранены следующие слова поэта: «Мое большое преимущество – в том, что я родился, когда назрели величайшие мировые события; они происходили в течение всей моей долгой жизни, так что я был живым свидетелем Семилетней войны, затем отделения Америки от Англии и, наконец, всей наполеоновской эпохи и всех последующих событий. Благодаря этому я пришел к совсем другим выводам и взглядам, чем те, которые будут возможны для всех, кто родился сейчас».

Гёте стал свидетелем перелома эпох, кризиса просветительского сознания, становления романтизма. И хотя он относился к последнему настороженно и скептически, романтики считали его одним из своих духовных отцов, а сам великий поэт, шутя, говорил, что это он подсказал романтикам, куда идти и что искать. Все это обусловило сложность творческого метода Гёте, который невозможно отнести ни к одному из направлений или стилей той эпохи. В нем переплетаются и сложно взаимодействуют рококо, барокко, сентиментализм, классицизм (в его классическом варианте, сложившемся в XVII в.), специфический «веймарский классицизм» и даже, как полагают некоторые исследователи, черты преромантизма или самого романтизма. Это позволяет определить индивидуальный творческий метод Гёте как «художественный универсализм» (термин А. А. Аникста[307]).

Во многом сложность и полистал истинность художественной манеры Гёте связаны со сложностью его творческого пути, протянувшегося более чем на шестьдесят лет, – случай, не столь уж частый в литературе. Творческий путь великого поэта наглядно воплощает его собственный знаменитый девиз, являвшийся одновременно его жизненным и художественном кредо: «Stirb und werde!» Эти два императива не так просто перевести на другие языки: «Умри и становись!»; «Умри и пребудь»; «Умри и возродись!» В любом случае он означает вечное движение, преодоление смерти и новое рождение, отрицание себя самого в прежнем качестве и рождение в новом, бесконечное обновление. Этот девиз Гёте в высшей степени передаст своему Фаусту, но и сам будет двигаться в соответствии с ним – по своего рода диалектической спирали.

Гигантский творческий путь Гёте можно условно разделить на две неравные во временном отношении части: 1) конец 60-х гг. XVIII в. -1775 г. (год переезда поэта в Веймар); 2) 1775–1832 гг. Первый период связан в основном с движением «Бури и натиска», т. е. со штюрмерством, одним из лидеров которого являлся Гёте, второй – преимущественно с «веймарским классицизмом», основоположником которого также стал Гёте. Кроме того, веймарский период, как он условно именуется, сам по себе насыщен сложными философско-эстетическими и художественными исканиями и также разделяется на несколько этапов. Финальный этап – начиная с конца 90-х гг. XVIII в. – может быть определен как собственно этап «художественного универсализма», когда все лучшее, что было найдено Гёте в области философии, эстетики и художественного творчества, сливается в едином мощном потоке, образуя новое качество, и в первую очередь – в «Фаусте».