«MAGYK NATUREEL»

Подобно золотой рыбке на дне тинистого пруда, в большинстве толкиновских произведений то и дело проблескивает тема родства человека и природы, имени и поименованного. Возможно, в это родство Толкин верил сильнее всего на свете, едва ли не сильнее, чем в католическое учение (хотя, конечно, он надеялся, что на «каком–то уровне эти две веры друг другу не противоречат). Именно эта вера заставила его взяться за перо. Он создал Средьземелье прежде, чем у него появился сюжет, который он мог бы туда поместить. При каждой задержке — или если иссякало «вдохновение» — он прибегал к помощи карт и пейзажа, к Бомбадилу и Засслью, Марке и энтам. Кроме того, через все его произведения красной нитью проходит неизменный и упрямый интерес к растениям и ландшафту — будь то трубочное зелье или трава ателас, корона из цветов каменоломки на голове поверженного короля в Итилиэн, посох из дерева лебетрон, обладающего свойством находиться и возвращаться к хозяину (подарок Сэму и Фродо от Фарамира), или остролист у границ Мории, обозначающий границу Остролистии, как Уффингтонская Белая Лошадь указывает на границу Марки — Мерсии. А лощины и урочища, Уэллингхоллы[232], дуплистые деревья, заросли папоротника и куманики, куда без помех могут заползти хоббиты? Как уже говорилось, цветы симбэльминэ служат Всадникам чем–то вроде национального символа, точно как мэллорн — эльфам Галадриэли. Хоббиты почти неотделимы от Заселья, Том Бомбадил неотделим от Ивьего Вьюна в самом буквальном смысле, Фангорн — одновременно имя персонажа и название леса, и, в качестве персонажа, Фангорн убедительнее кого бы то ни было «озвучивает» идею родственности имени, именователя и поименованной вещи. «На моем языке настоящее имя всегда рассказывает историю того, кто на него откликается», — говорит Фангорн, однако непохоже, чтобы кто–либо кроме энтов способен был выучить «старо–энтийский» язык. У Бомбадила принцип идентичности имени и поименованной вещи дает именователю некую волшебную силу. Хоббиты достигают почти того же самого просто благодаря тому, что живут в гармонии с природой. В «Прологе» говорится, что хоббиты волшебством–де не занимаются, а если и возникает впечатление, что они не вовсе ему чужды, то потому, что они «тесно связаны с землей». Земля (почва), волшебство и расы нелюдей тесно сочетаются между собой, хотя и в разных пропорциях. Голоса тех, кто объясняет нам это, — а именно голос Фангорна и голос рассказчика — звучат авторитетно и даже «профессорски», особенно голос Фангорна. Они не допускают никаких возражений.

Можно даже сказать, что в некотором смысле персонажи–нелюди во «Властелине Колец» являются частью природы. Это выглядит как натяжка, однако этот смысл глубоко внедрен в текст. Впервые мы видим Фангорна глазами хоббитов Пиппина и Мерри, и он поначалу кажется им «огромным сухим стволом, на котором осталось всего две ветви»: Немногим позже Гэндальф, рассказывая о схватке с Балрогом, спрашивает себя: как должен был выглядеть их поединок со стороны? Наверное, отвечает он сам себе, посторонний наблюдатель услышал бы только грохот грома и увидел бы вспышки молний: «Найдись свидетель, он подумал бы, что в горах бушует буря, — вот и все». Что же касается эльфов, Элронда, Гэндальфа, — какими предстали бы они глазам смертного, простого прохожего? Ближе к концу книги Толкин отвечает на этот вопрос так: «Наверное, ему показалось бы, что на холме, затерянном среди всеми покинутых земель, маячат серые каменные статуи, оставшиеся здесь как память о давно забытом прошлом и неизвестно что обозначающие». В конце концов эльфы исчезают среди камней и теней.

«Исчезают среди камней» или «превращаются в камни»? Во «Властелине Колец» часто говорится о будущей судьбе эльфов, но никогда с полной определенностью. Некоторые из них хотят покинуть Средьземелье, другие — остаться. По словам Галадриэли, те, что останутся, «умалятся»: «Нам придется уйти на Запад — или превратиться в простой, невеликий народец, скрыться в пещеры и лощины, понемногу обо всем забыть — и быть забытыми». Слово «умалиться» можно понять чисто демографически: эльфов–де станет меньше. Но можно понять это слово и буквально, особенно если заглянуть в будущее, в мир крошечных шекспировских эльфов. Не исключено и «нравственное умаление» — вспоминаются холодные, жестокие, бездушные эльфы шотландских и датских легенд. Возможно, для эльфов, которые остаются, и правда самая лучшая участь — превратиться в деталь пейзажа. Одна местная английская легенда рассказывает именно о таком превращении. Она связана с известными Роллрайтскими Камнями, которые находятся на севере Оксфордшира и мельком упоминаются в «Фермере Джайлсе из Хэма». Легенда рассказывает[233], что это — не камни, а старый король и его рыцари. Королевский отряд повстречал на своем пути старую ведьму, которая подбила короля на пари — он должен был сойти на семь шагов вниз по склону холма и окинуть взглядом равнину внизу. Но король не смог этого сделать — ему помешал курган, насыпанный на склоне холма, и сбылось ведьмино заклятие:

Крона, гнись, и камень, стынь!

Трон останется пустым:

Вы камнями стать должны,

Я — кусточком бузины.

Таинственные камни стоят на этом месте и посейчас. Согласно традиции, их невозможно пересчитать. Жестоко желать кому–либо, чтобы он обратился в камень, но такое превращение все–таки обеспечивает хоть какое–то существование, какое–то единство с землей, откуда ты родом. Трудно понять «этих эльфов», говорит Сэм об эльфах и Лотлориэне: «Они с этим местом срослись… <…> То ли здешний лес тому виной, то ли… это они его таким сделали — сразу и не скажешь». А наблюдения Сэма подчас довольно глубоки, хотя его образованность и заставляет желать лучшего. То, что он говорит далее, нетрудно отнести не только к Лотлориэну, но и ко всему «Властелину Колец»: «Можно подумать, что здесь ничего не происходит, да так оно, в сущности, и есть. И никто не хочет, чтобы что–нибудь происходило. Если это по волшебству, то волшебство это так запрятано, что не докопаешься, если вы меня понимаете». Фродо соглашается, но, как и во многих других случаях, дополняет: «Но оно везде и во всем».