* * *

Им не удастся меня убедить

беглым течением красноречивой строки,

научить вычурным поклонам, изысканной маете –

натягивая среди ночи на голые плечи пиджак,

не прохриплю о согласии на неродном языке.

Мягкая пыль стелется бахромой,

рваный край жизни набухает воровскою пеной,

отвесные взгляды лижут взгляда ладонь,

голод скребется черствою коркой по звериному чреву.

Кормчий – отсутствие силы, побег омелы в руках,

гибкое просторечие червленой тяжелой лозы, –

скольжение по небритой щеке назойливой медоточивой слезы

подобно полету ангела по стеклянному разогретому небу.

Настоящее дело стелется как трава,

никнет ракитою в лоно лесных запруд.

Зверь, что крадется по следу, знает волчьи права

и не останется там, где его запрут.