5. О страничках Лилианны Лунгиной (Вместо P. S.) [**]
5. О страничках Лилианны Лунгиной (Вместо P. S.)[**]
В мае 2000 года журнал «Звезда» напечатал воспоминания о писательнице и легендарной правозащитнице Фриде Вигдоровой. С ее слов мемуаристка рассказывала (среди прочего и с явными, увы, неточностями), как в начале 1953 года собирались подписи под письмом в газету «Правда» именитых советских евреев с призывом сурово покарать кремлевских врачей-убийц. Так как важным персонажем этого пересказа был Илья Эренбург, то мемуаристка попутно вспомнила, что где-то читала на ту же тему мою (как ей показалось, спорную) статью. Обнаружив в этих мемуарах немало разнообразных ошибок, я, по совету соредактора «Звезды» Я. А. Гордина, написал об этом письмо в редакцию журнала. Через год оно было напечатано в сопровождении ответа недовольной мною мемуаристки и послесловием самого соредактора «В защиту мемуаров и мемуаристики»[988]. В этой послесловии автор известных исторических повествований утверждал, что я не учитываю «специфику мемуарного жанра, отказывая мемуаристу в праве опираться на сведения, сообщенные третьими лицами». Я, признаться, никому ни в чем не отказывал, а всего лишь наивно полагал: непроверенные слухи не следует выдавать за точные сведения.
Об этой истории я невольно вспомнил недавно, читая адресованное мне письмо дочери Фриды Вигдоровой А. А. Раскиной:
«Я живу сейчас в США, в городе Новый Орлеан, и преподаю в здешнем университете русскую литературу. Связи с русской культурой сегодняшнего дня стараюсь не терять. Последнее время очень много слышала от московских друзей о телепередаче „Подстрочник“, где переводчица Лилиана Лунгина (сейчас уже покойная) рассказывает о своей жизни. „Несколько дней подряд, — говорили мне, — вся страна, затаив дыхание, слушала, как пожилая еврейская женщина рассказывает свою жизнь“. Передачи я не видела (Вы, наверно, видели?), но вот передо мной лежит книга „Подстрочник: Жизнь Лилианы Лунгиной, рассказанная ею в фильме Олега Дормана“ (издательство „Астрель“, 2010). Это всё тот же рассказ той же Лунгиной, как видно из подзаголовка, но автором ее является Дорман, режиссер, который интервьюировал Лунгину…
На с. 205 Лунгина рассказывает, как Говард Фаст приезжал в Москву, когда члены Еврейского антифашистского комитета уже были в тюрьме (но еще не расстреляны), виделся с Эренбургом и спрашивал его о своем друге Переце Маркише. Маркиша якобы вытащили из тюрьмы… и привезли на встречу с Фастом, чтобы тот успокоился. И во всем этом трагическом фарсе якобы принимал участие Эренбург. И этого, мол, ни сама Лунгина, ни ее муж никогда не могли простить Эренбургу. Никакого примечания к этому рассказу Дорман не дает.
Вы, конечно, как и я, видите, что здесь смешаны две истории. Одна про Говарда Фаста, который в 1957 году написал открытое письмо Борису Полевому, где упрекал его в том, что тот, будучи в 1955 году в США, на вопрос Фаста о судьбе его друга Льва Квитко ответил, что тот в порядке: он, мол, видел его как раз перед отъездом. А другая — про Поля Робсона, который приезжал в Москву… и спрашивал про Фефера (с которым познакомился, когда тот с Михоэлсом приезжал в США). И будто бы Фефера действительно вытащили из тюрьмы и привозили на встречу с Робсоном.
Но Эренбург, как мы с Вами знаем, не имеет никакого отношения ни к одной из этих двух историй. Хочу сразу сказать, что я не считаю Лунгину ответственной за эту ошибку: старая женщина рассказывала, что она помнила и как она помнила. Фильм делался уже без нее. Но Дорман, который претендует на авторство книги „Подстрочник“… должен был, что называется, проверить факты…
Я не знаю — возможно, Вы или кто-нибудь другой уже написали где-то об этой ошибке, но дело в том, что если искать по интернету на „Маркиш / Эренбург“, то вылезает как раз этот кусочек из „Подстрочника“, а никакого опровержения не вылезает. А мне кажется, что необходимо, чтобы вылезало. И мне думается, что именно к Вам мне следует обратиться в надежде на исправление этой печальной ситуации и на восстановление доброго имени Ильи Григорьевича».
Приведя письмо А. А. Раскиной, я практически решил поставленную ею передо мной задачу. Но мне хочется и самому высказаться обо всем этом.
Книгу Лунгиной я прежде не читал, хотя в 2009 году все серии фильма «Подстрочник» смотрел на телеканале «Культура» с огромным интересом, с чувством признательности режиссеру и с очарованием мемуаристкой.
Поскольку никаких рассуждений об Эренбурге в сериале не было, письмо А. А. Раскиной меня ошарашило — все в нем так не похоже на Лунгину в фильме, что я полез в книгу «Подстрочник». Эмоциональная разница между рассказом образованного и обаятельного человека и письменной его записью огромна. Исчезает шарм, информация, которую несут голос, мимика, глаза. В буквенном тексте куда заметнее ошибки, натяжки, нестыковки и несообразности текста устного. Чувствуешь, как нужны уточнения и комментарии; в иных случаях Олег Дорман их сделал. Страничка об Эренбурге, исключенная из фильма, напечатана без комментариев. Она начинается с трагической судьбы членов Еврейского антифашистского комитета (ЕАК) и сакраментального вопроса: «В конечном счете, единственный, кого не арестовали из руководства Еврейского комитета, был Илья Эренбург. И люди, конечно, задумывались: почему?»[989]
Ответ Лунгиной, увы, безапелляционен: «Принятое раз и навсегда решение с чем угодно соглашаться вело его, как и многих других, от лжи к подлости, не избавляя от страха».
Отношение к Эренбургу заявлено: «Сима (муж Лунгиной. — Б.Ф.) и я и большинство наших друзей судили его строго». Хронология обвинений «строгого суда» в книге «Подстрочник» начинается с 1930-х годов и сплошь ошибочна:
«Мы не понимали, как мог автор „Хулио Хуренито“, ироничной книги, написанной в двадцатые годы (кстати, не переиздававшейся), — как мог он не только приспособиться к сталинскому режиму, но и служить ему? Как он мог написать такую угодливую книгу, как „Не переводя дыхания“, в начале тридцатых? Такую пошлую, как „Падение Парижа“, после войны?»
Дальше идет восхищение репортажами Эренбурга из Испании 1936–1939 годов и «еще больше — репортажами, которые он почти ежедневно присылал с фронта в Отечественную войну», что тут же нейтрализуется концовкой:
«Одна из самых знаменитых его статей, опубликованная незадолго до конца войны, называлась „Убей немца“. Такое подстрекательство к убийству всякого немца, где бы он ни был, кто бы он ни был, при том, что мы были очень близки к победе, мне показалось это совершенно непристойным».
Перечислю ошибки: 1) «Хулио Хуренито» (без одной главы) переиздан тиражом 200 000 экземпляров в 1962 году; 2) действительно слабая книга «Не переводя дыхания» написана уже в 1935-м (после нетривиального «Дня второго»); 3) роман «Падение Парижа» написан перед войной, его перевод стал бестселлером в Англии и США, и никому нигде не приходило в голову считать его «пошлым»; 4) ежедневными были статьи Эренбурга, а не репортажи с фронтов, куда его выпускали лишь несколько раз в году; 5) статья «Убей» (это ее точное название) написана в самые безнадежные дни войны и напечатана «Красной звездой» 24 июля 1942 года. О точности суждений хроникера судите сами.
Затем, как «пик падения» Эренбурга, приводится сюжет, о котором мне и сообщила А. А. Раскина:
«В пятидесятом или пятьдесят первом, не помню точно год, в Москву приехал американский писатель-коммунист Говард Фаст. Он беспокоился о судьбе своего друга Переца Маркиша. До Фаста доходили слухи, что Маркиш арестован. Но кого он ни спрашивал — никто не хотел подтверждать этот слух. Тогда Фаст обратился к Эренбургу, с которым был хорошо знаком, убежденный, что тот скажет ему правду. Эренбург его успокоил, сказал, что на прошлой неделе они с Маркишем виделись, а теперь он уехал из Москвы на несколько дней, — пожалуйста, не волнуйся, скоро вернется. Но Говард Фаст волновался. Он решил подождать. В конце концов ему дали знать, что скоро он сможет повидаться с другом. Жене Маркиша позвонили из тюрьмы и велели принести костюм, ботинки, галстук и так далее, чтобы Маркиш выглядел презентабельно. Спустя неделю Фаст и Маркиш в сопровождении одного якобы приятеля — разумеется, из КГБ — встретились в „Национале“, чтобы вместе пообедать. Маркиш подтвердил, что все в порядке, и успокоенный Фаст, ничего не заподозрив, уехал в США. А в конце лета пятьдесят второго года двадцать шесть еврейских писателей и поэтов были убиты в подвалах Лубянки, в том числе и Маркиш. Фаст никогда не простил Эренбурга, скрывшего правду».
Обсуждать все несообразности этого текста нет нужды по простой причине: Говард Фаст никогда не был в СССР![990]
Из любопытства я листнул книгу «Подстрочник» назад и, прочитав еще страничку, уже мало чему удивлялся. Вот только две цитаты. Первая:
«Перед самым Новым годом в декабре сорок седьмого несколько десятков писателей и других представителей интеллигенции, в большинстве — члены Еврейского антифашистского комитета и люди из ближайшего окружения Михоэлса, были арестованы».
На самом деле эти аресты проходили в конце 1948-го и начале 1949 года. Вторая цитата:
«Уже давно, с тех пор как началось „раскрытие псевдонимов“ (т. е. с начала 1949 г. — Б.Ф.), жизнь Еврейского театра едва теплилась: обычная публика боялась ходить на спектакли. Была горстка верных почитателей. Актеры продолжали играть, но чаще всего перед почти пустым залом. Потом Еврейский театр закрыли (в ноябре 1949-го. — Б.Ф.), а здание передали Театру Станиславского».
Тут и начинается самое интересное: мужа Лунгиной Симу, тогда режиссера Театра Станиславского, посылают осмотреть зрительный зал бывшего ГОСЕТа. Тамошнее запустение и безлюдье потрясли его, но еще сильнее потряс обнаруженный за столом в одном из помещений вполне живой Михоэлс (убитый, как известно, еще 12 января 1948 года!). Михоэлс заговорил по-еврейски. Лунгин идишем не владел и понял только «зай гезунд». Великий актер устыдил гостя за незнание родного языка…
Молодец Дорман или кто другой, спасший фильм «Подстрочник», исключив из него этот бред. Но почему же не пожалели одноименную книгу и ее читателей?
Попутно упомяну еще о двух сюжетах на тему «Маркиш — Эренбург — Фаст».
В 1989 году в Израиле вышли по-русски мемуары вдовы Переца Маркиша, где подробно описаны события конца 1940-х — начала 1950-х годов и даже упоминается устроенная Лубянкой встреча американского певца Поля Робсона с доставленным из тюрьмы еврейским поэтом Ициком Фефером[991] (об этом тогда действительно ходил слух по Москве, а позже, со слов Робсона, сведения о встрече подтвердил и его племянник). Есть в книге вдовы и упрек в адрес Ильи Эренбурга, который, будучи в 1949-м послан Сталиным на Парижский конгресс сторонников мира, побоялся объявить там об аресте в СССР еврейских писателей. Эстер Маркиш предполагает: огласка на Западе могла спасти ее мужа и его коллег[992]. Молодой современный читатель, в отличие от Маркиш совершенно не представляющий себе реальных возможностей и свобод в сталинские годы, с куда большим правом мог бы спросить ее саму: а почему же вы побоялись известить об аресте мужа, ну, хотя бы израильское посольство в Москве?..
Между тем во время Парижского конгресса сторонников мира, проходившего во дворце Плейель, состоялась абсолютно секретная беседа о положении евреев в СССР. Компартию США на ней представлял Говард Фаст; он же впервые поведал об этом миру в книге «Being Red» («Как я был красным», 1990)[993]. После того как Госдепартамент разрешил ему отправиться на конгресс в Париж в составе большой американской делегации, Фаста вызвал член Национального комитета компартии США и руководитель ее еврейской секции Пол (Пейсах) Новик и сообщил, что после жаркой дискуссии Национальным комитетом решено выдвинуть против компартии СССР обвинения в антисемитизме (аргументы: закрытие в СССР всех еврейских организаций, всех газет на идише, исчезновение ряда крупных деятелей-евреев). Эти обвинения Фасту поручалось высказать главе советской делегации на Парижском конгрессе, попросив французских коммунистов организовать с ним тайную встречу.
Главой совделегации был член ЦК ВКП(б) и генсек Союза писателей СССР А. А. Фадеев. Французы такую встречу организовали в подвальном, непрослушиваемом помещении дворца Плейель. На ней, по словам Фаста, Фадеев (он был с переводчиком) на все вопросы и аргументы Фаста тупо твердил одно: «В СССР никакого антисемитизма нет».
Об этой встрече есть и еще одно свидетельство. Делегат Парижского конгресса Илья Эренбург, рассказавший в мемуарах о своем тогдашнем отчаянном состоянии (со всех сторон его спрашивали, что происходит с евреями в СССР, а он ничего не мог сказать, даже если спрашивали Арагон и Эльза Триоле[994]), в заключение привел многозначительную сцену:
«„Как вы провели последний вечер в Париже?“ — спросил меня А. А. Фадеев. Я ответил, что был со старыми друзьями. Он сказал: „А меня замучил Фаст — хотел, чтобы я все ему объяснил… Эх, Илья Григорьевич!.. Он оборвал себя: — Давайте лучше выпьем коньяку“…»[995].
Пожалуй, на этом можно бы и закончить…
Но всякий раз, когда сталкиваешься с неадекватностью нападок иных советских евреев на Эренбурга (увы, в той или иной степени все деятели нашей культуры, работавшие при Сталине, уязвимы), хочется понять: почему? Лилианна Лунгина в фильме «Подстрочник» производила впечатление человека интеллигентного и понимающего людей. Потому так трудно было объяснить себе ее вырезанный из фильма антиэренбурговский запал… Большинство поставленных киносценариев ее мужа, драматурга Семена Лунгина, было написано совместно со сверстником и другом Ильей («Элькой») Нусиновым, отец которого — видный еврейский и русский литературовед, критик-марксист, активист ЕАК Исаак Нусинов — был арестован в 1948 году и умер в ходе следствия в 1950-м. Когда участников ЕАК реабилитировали, Илья Нусинов начал печататься. С Нусиновым-старшим Эренбург был знаком по работе в ЕАК[996]. Его имя не встречается в мемуарах Эренбурга, но один пассаж о марксистах-вульгаризаторах там убийственно иллюстрируется фразами из двух статей неназванного автора (про Дон Кихота, которого пролетариат бросает в мусорную яму истории, и про Гамлетов, которые бесполезны массе)[997]. Автором их был Исаак Нусинов, и мне эти анонимные цитаты о многом говорят. Но предвзятость Нусинова-младшего («Выжил? Значит, предатель»), которую Лунгины могли «по дружбе» с ним разделять, никак не объясняют. А это — моя единственная версия пылкости антиэренбурговского «проаргументированного» выпада Лилианны Лунгиной. Другой не имею.