В автобусе

В автобусе

Воскресный день тревожил и томил

неугомонным ласточкиным криком,

горячим солнцем. пустотою улиц

и неба праздничною синевой.

На площади томился автобус.

И солнце, запертое в нём, лежало

тяжелыми и пыльными пластами

на кожаной обивке, на полу

и на коленях пассажиров. Пахло

бензином сладковатым, душной пылью,

нагретой кожей кресел и — в мечтах —

прохладными цветами полевыми.

Вспугнув гулявших мирно голубей,

взревел мотор и, сотрясая недра,

поплыл тяжелый автобус-ковчег,

вместив в себя и чистых и нечистых.

И было в нём спасенье для иных,

спасенье от душевного разлада,

сорокадневного потопа будней

и паутинной комнатной тоски.

А пригород бежал ему навстречу

домами, огородами, столбами,

поспешно полосующими небо

прозрачными рядами проводов,

где голоса неслышно, окрыленно

скользили в голубеющий простор,

оставив тело в будке телефонной,

ведя под небом тайный разговор.

В окно мелькнуло: дом, деревья, люди.

Один из них, прижав ружье к плечу,

застыл в сосредоточенном упоре:

он целится в невидимую цель.

И все вокруг него окаменели

под гнетом длительного ожиданья,

в молчаньи заколдованном стоят,

как нарисованные на картине.

И напряженье мне передалось,

мгновенным  и необъяснимым током

пронизав тело. Затаив дыханье,

в тревоге нарастающей я жду —

Сейчас раздастся громкий, резкий выстрел,

как разрешенье  страшной немоты,

и распадется на куски картина,

и всё придет в движенье. Автобус,

качнув на повороте, мчится дальше,

мелькают палисадники, дома…

Напрасно напрягаю слух, не слышно

ни выстрела, ни эха. Странной мукой

всё так же сковано всё тело. Пыль,

с дороги поднятая, бьется в окна…

…И кажется, что мы летим в тумане,

вращаются колеса в пустоте,

и никогда мы не достигнем цели,

обречены на вечное скитанье

в самих себе, в плену и в немоте,

с беззвучным голосом в тяжелом теле.

Среди чужих, случайный пассажир

томясь безвыходной судьбе в угоду,

я жду, когда откроется мне мир,

когда я выйду на свободу.

1938–1951