Сергей Шаргунов Поле Полякова

Вспоминаю, как летали с Поляковым в Киев, к Табачнику, тогда министру образования, защитнику русского языка. Обстоятельная дискуссия, неторопливые чаепития. Жёлто-осен-ний свет над красивым городом. Мягкость разговоров. Украина, казалось, отдышалась после площадных страстей. Ужин в ресторанчике, стилизованном под мазанку. Поляков, своим спокойствием органично вписанный в антураж, компанию, даже время года. Прошло немного времени – пламя, стрельба, кровь, ярость…

Можно ли это было предсказать? Наверняка. Вот и Поляков тогда говорил о глубине раскола между странами, коварстве исторического времени и о том, как мало убеждённых весомых сил, настроенных на союз с Россией. Но дело не в предсказаниях. Дело просто в том, что, едва я собрался написать о Полякове, почему-то вспомнилась та осенняя поездка и та белостенная хата с грубым деревянным столом, заставленным закусками. А почему?

Может, потому что обманчивое благодушие золотистого Киева, через несколько шагов подхваченного и унесённого чёрнокрасной стихией, в моем подсознании слилось именно с ним, с Ю.М. Поляковым, чья консервативная основательность – лишь первая часть его литературы и публичного образа, степенный пролог к чему-то совсем другому – всё опрокидывающему вихрю. Поляковский ироничный прищур, закатные ироничные лучи ещё мирного Киева, точная земная ирония поляковской прозы – всё это щели, за которыми мечется пожар.

В жизни Поляков чуть лукавый, чуть смущённый, чуть надменный. Он часто выглядит закрытым, обычно спокоен, даже вальяжен, но ощущается его взрывчатость.

Так и в его книгах – за мастерски отделанным текстом вынашивается взрыв, и вот – случается, превращая будничных людей в безумцев, а скучные житейские реалии в полнейший абсурд.

И вот ещё. О чём бы Поляков ни писал – и сколь бы ни был в прозе жизнелюбив, – всякая страница пропитана горечью по поводу человеческого несовершенства. Фирменная ирония всякий раз маскирует потрясение драмой человеческого существования. Тайная горечь не сводится к ущербности социума и даже к понятным первопричинам (любой грешен, смертен и так далее), здесь есть что-то иррациональное, связанное с загадкой искусства. Поляков избывает горечь через безжалостную насмешку, в которой фатализм природного поэта, настойчиво провоцирующего дуэль со всем родом людским и отдельными его представителями всех поколений и станов.

Однако тут не ледяная поза гордеца-одиночки: герой Полякова непрестанно «ищет человека», очаровываясь и разочаровываясь, язвительный прежде всего к самому себе. Поэтому-то род людской отвечает автору симпатией – читателей много, книги издаются крутыми тиражами и постоянно допечатываются. И больше того, странно, но в книгах Полякова яд нигилизма в конечном итоге оказывается жизнеутверждающим.

Видимо, так получается потому, что у Полякова есть и кое-что другое, пожалуй ставшее приёмом, превращающим книгу в удачу. Вслед за смутой наступает очищение. То и дело «проза жизни», густая, подробно и точно прописанная, порой совсем неприглядная, достигнув гротескного предела, сменяется тонким, «светлей лазури», лиризмом.

Лиризм, в котором так много недосказанности и застенчивости…

Между прочим, Юрий Поляков начинал как поэт, и поэт хороший. Его первая книга стихов «Время прибытия» 1979 года у меня на книжной полке.

Если упростить и попытаться назвать главное, что привлекает в Полякове, я бы перечислил так: смелая и точная сатира; бодрый яркий язык, остроумные метафоры; умение высказывать просто и изящно серьёзные суждения; эротизм, любовные коллизии, живописание близких каждому историй легкокрылой страсти и жестоких разочарований. И, наконец, Поляков читается на одном дыхании. Как будто смотришь увлекательный фильм.

«Сто дней до приказа» и «ЧП районного масштаба» вышли с задержкой в несколько лет, только с перестройкой, стали знаковыми для эпохи, но если перечитать, остаются актуальными и сегодня, правда, нынешние реалии во многом бедовее и бредовее.

Всё-таки корни имеют значение (Поляков, как известно, родился в рабочей семье и испытал немало). Знание и понимание «народной среды», её забот, страданий и праздников не подделаешь, подлинность материала в литературе всегда чувствуется, и это тоже причина симпатии к Полякову широкого читателя.

А особенно я люблю повесть «Работа над ошибками», кстати во многом предвосхитившую «Географ глобус пропил» Алексея Иванова. Здесь и всегдашняя поляковская откровенность в изображении внутренних движений людей и их поступков, и социальный слепок школьных нравов, но главное – именно в этой повести так много свежего растерянного лиризма.

Роман «Козлёнок в молоке», дико смешной и увлекательный, оказался убийственно точен. Фантасмагория «приключений самозванца» находит ежедневное подтверждение в литературных и общественных реалиях. «Симулякры» стали массовым явлением. С распространением интернета возможность из пустоты надувать авторитет превратилась прямо-таки в необходимость.

Мне нравятся «Небо падших», «Замыслил я побег…», «Грибной царь», пьесы. Но отдельно хотелось бы сказать о трилогии «Гипсовый трубач».

Роман не просто кинематографичен – закручен вокруг сочинения киносценария режиссёром Жарыниным и литератором Кокотовым. В книге все подряд рассказывают притчи и травят байки. Многослойность составляет именно многоголосица: говорят женщины, мужчины, древние старики, бизнесмены, киллеры, неудачники и олигархи, бывшие одноклассники и брошенные жёны, второстепенные и пятистепенные персонажи. У каждого своя занимательная история, которая становится очередной главой. Автор умело проводит читателя вслед за собой через этот пёстрый поток имён и фабул.

Кроме того, что сюжеты головокружительны, это, как всегда у Полякова, сборник афористичных и острых фраз. Нет пустот, лишних слов и предложений, зато множество неожиданных образов. «Жена свинцовым шагом подошла к мужу, взяла его под руку, и они пошли, напоминая двух конвоиров, ведущих друг друга на расстрел…»

Поляков пишет о мерзости действительности, о подлости человеческой натуры, но всё перетекает в очевидный плюс, солнечное приятие жизни, здоровое обаяние. Эта проза подчас напоминает Рабле с его похотливыми и чудесными гигантами. Вакхическое упоение дарами природы…

Показывая, как кругом совсем плохо, он странным образом вселяет оптимизм, даёт выход. Сложно сказать, за счет чёго. Вероятно, за счёт правдивости и витальности. Мнимые цитаты из французского поэта Сен-Жон Перса позволяют, быть может, найти ключ к самому автору. «Жизнь, как заметил неутомимый Сен-Жон Перс, – трагедия, сочинённая комедиографом. Только большим художникам удаётся передать эту глумливую странность бытия. Обычно или зубоскалят, или рыдают. Настоящее искусство – плачущая улыбка».

Юрия Полякова – безусловно, самобытное явление современной отечественной словесности – на протяжении многих лет пытались игнорировать премии, финансируемые крупным бизнесом. Впрочем, он находится на том уровне читательского признания, когда над премиями может посмеиваться, а его отсутствие в том или ином шорт-листе – это лишь повод усомниться в адекватности той или иной «культурной инстанции».

Очевидно, что замалчивание или принижение Полякова – как правило, месть за талант, помноженный на прямоту, за консерватизм его «Литературной газеты», за здоровое сочетание вольномыслия и государственничества, всегда отличавшее большого русского писателя.

Поляков сам по себе. Он и один воин на просторном разнотравном поле литературы.

2014 г.