Сергей Мнацаканян Звено в цепи…

О Юрии Полякове можно рассказать многое. Его творческий путь начался в советские годы, продолжился в девяностые годы ХХ века, где писатель заявил о своей протестной позиции к той либеральной власти, что разрушала страну, в нулевые годы он – ещё молодой тридцать третий редактор великой российской газеты, основанной Александром Пушкиным и его другом – бароном Антоном Дельвигом. С его приходом «Литературная газета», которая находилась при последнем издыхании, ожила, поднялась и стала в итоге одной из самых заметных газет новой России. В начале десятых годов Поляков – один из самых известных российских писателей и знаменитый драматург. Тираж его книг перевалил за шесть миллионов экземпляров, не считая книжных тиражей во Франции, Армении, Казахстане, Китае и других странах. Пьесы Полякова идут только в России более чем в пятидесяти театрах. Можно ещё многое рассказать о нынешнем юбиляре, но об этом могут рассказать другие очевидцы и друзья по жизни нашего юбиляра.

Дело в том, что сам я в последние годы предался занятиям мемуаристикой, а воспоминания требуют временной дистанции, писать о слишком близком не получается: ещё не отстоялись события и даты, ещё не возникло той ретроспективы, которая необходима мемуаристу. Может быть, поэтому мне захотелось вернуться в уже далёкое прошлое, вглядеться в почти неразличимые черты нашей жизни тех советских времён, когда в давней поэтической тусовке середины семидесятых годов ХХ века появился очень молодой поэт Юрий Поляков. Вспомнить какие-то грани и чёрточки его жизни, которые известны немногим, да и от немногих скоро никого не останется… Ещё совсем недавно он служил в армии, работал инструктором райкома и учителем в школе, а вскоре стал корреспондентом возобновлённой газеты «Московский литератор», где главным редактором работал Саша Юдахин, мой хороший приятель и товарищ по поэзии.

Трудно поверить – шёл 1979 год, тридцать пять лет тому назад. Тогда мы и познакомились, и мне понравились многие черты моего молодого – для меня тоже ещё совсем молодого – товарища и поэтического собрата.

Внимательный, аккуратный, трудолюбивый молодой человек – наверное, это правильная характеристика двадцатипятилетнего поэта.

Уже тогда проявились несколько его человеческих качеств – верность дружбе, хотя друзья подводили и предавали его в течение десятилетий, настойчивость и необыкновенная работоспособность.

В 1980 году мы работали вместе в редакции «Московского литератора», я сменил на этом безумном посту Сашу Юдахина, а Юра продолжал работать корреспондентом газеты. Я бы даже подчеркнул, что главным корреспондентом нашего небольшого издания. В те годы «МЛ» был по-настоящему популярной писательской газетой. Его читали все московские писатели и обсуждали каждую неправильно поставленную запятую. Помню, однажды мы поздравили с 99-летием одну когда-то известную, но лет сто назад забытую поэтессу. Оказалось, что уже год как она покинула нашу поэтическую планету. Был скандал. Но все почему-то смеялись… Мы отметили этот скандал в нашей подвальной редакции на улице Качалова (сегодня это Малая Никитская улица) распитием двух бутылок хорошей советской водки. После моего ухода на Высшие литературные курсы (это была моя тайная, но внешне достойная капитуляция) главным редактором газеты стал Юра.

Однажды мы встретились в кабинете заведующего редакцией поэзии самого крупного советского издательства «Молодая гвардия». Заведовал редакцией поэт Вадим Кузнецов. Вадим Петрович был «родом из комсомола». Дальневосточник, он приехал в Москву работать инструктором ЦК ВЛКСМ, если вы ещё помните, что означает эта аббревиатура, а потом, будучи энергичным стихотворцем, спланировал на своё тогдашнее кресло. В те годы большое значение придавали связи поколений, их протяжённости в советской истории, и вот Вадим Петрович, посмотрев на меня, посмотрев на Юру, мистически изрёк:

– Ребята, вы только подумайте, мы три поколения советских поэтов… Я старше Сергея на десять лет, а Юра моложе тоже на десять лет… Какая потрясающая неразрывность времени… Каждый из нас, – с пафосом заключил Вадим Кузнецов, – это звено в неразрывной цепи, – он любил философские обобщения.

В это время готовилась к печати первая книга Полякова в замечательной поэтической серии «Молодые голоса». Каждая серийная книжечка насчитывала всего 32 страницы, но в те времена это было «томов премногих тяжелей». Эта серия выпустила в жизнь немало настоящих поэтов. В ней помимо нас с Юрой были изданы Таня Бек, Коля Дмитриев, Лариса Тараканова, другие наши товарищи по, как тогда любили говорить, поэтическому цеху. Многие стали известны, но многие забыты навсегда.

Юра сохранил на многие годы память о том, как Вадим Кузнецов относился к своим молодым коллегам. Когда Вадим ушёл из жизни, Поляков, уже будучи редактором «Литературки», поместил в газете мемориальную подборку стихов Вадима Петровича. Надо учесть, что «ЛГ» – это газета живой литературы, и посмертные публикации появляются здесь крайне редко.

А в те годы будущий главный редактор великой газеты, основанной Пушкиным, писал кандидатскую диссертацию на тему жизни и творчества погибшего на фронте поэта Георгия Суворова. Может быть, эта работа и определила трогательную привязанность Юры Полякова в первую очередь к писателям и поэтам именно фронтового поколения.

Поэты-фронтовики отвечали Полякову взаимной теплотой и дружеской поддержкой.

В те годы эхо Великой Отечественной войны ещё не заглохло в сердцах советских людей и во многом определяло человеческие отношения и ценности временно победившей страны.

Очень хорошо относился к Юре Виктор Иванович Кочетков, тоже один из реальных участников войны. Одно время он был избран секретарём писательского парткома и от души помогал молодым. Вообще это было время взаимоподдержки. «Талантам надо помогать», как написал поэт Лев Озеров, умный, остроносый, язвительный, он ещё отличался великолепным каллиграфическим почерком. И это назидание, как ни странно, в те годы работало безотказно.

Трогательно вспомнить дружеские отношения молодого поэта и прекрасного лирика Владимира Соколова. Могу вспомнить обоюдную симпатию этих двух поэтов. Причём надо учесть, что Владимир Николаевич человеком был проницательным и часто жёстким и просто обаять его было невозможно, если он сам не разрешал эту обоюдную человеческую приязнь.

В трудные для страны, а для поэтов – вдвойне, 90-е годы ХХ века Юра помог издать Соколову книгу стихов.

По сценарию Полякова был отснят телевизионный документальный фильм, посвящённый семье поэта, «Мастер и Марианна».

Дружба эта не прервалась после смерти поэта.

По просьбе Марианны Евгеньевны Поляков «пробивал» установку мемориальной доски, посвящённой памяти Владимира Соколова, и это он издал практически полное собрание сочинений Соколова в одном томе.

А я иногда думаю: ну ладно, в советской стране всё приходилось «пробивать», но почему на то, чтобы что-то «пробить» в нашей нынешней антисоветской стране, надо ещё больше усилий и часто напрасных неоправданных хлопот?

Говоря о Владимире Соколове, хочу вспомнить, что это он рекомендовал молодого поэта в Союз писателей СССР. Владимир Николаевич хорошо относился к талантливым людям, был он человеком душевным, сокровенным – в прекрасном платоновском смысле.

Вторую рекомендацию написал Юрию Полякову поэт-фронтовик Константин Ваншенкин. Был он полной противоположностью Владимира Соколова. Я его помню как человека эгоистичного и даже временами капризного. Как мне кажется, Ваншенкина несколько испортила ранняя слава. Но слава-то была на самом деле, и слава настоящая. По отношению к нему Юра в течение десятилетий вёл себя безукоризненно, как и по отношению к Соколову. Помогал старшему коллеге в трудные минуты, издал несколько его книг, подписал в печать за несколько дней до смерти поэта последнюю газетную полосу со стихами Константина Яковлевича – одного из последних мэтров советской эпохи.

Вот это «помогательство» всегда было свойственно нашему нынешнему юбиляру. Вспоминается несколько забавных эпизодов, связанных с этим Юриным качеством. Вот один из них.

Один из наших общих приятелей, которому Юра, сам будучи молодым поэтом, помог издать поэтическую книжку, подписал её на полном серьёзе так: «Этого я тебе никогда не забуду…» Прочитав этот автограф, мы долго смеялись. Непонятно, что это было: благодарность или угроза?

Ещё в круг наших общих приятелей с давних лет входил знаменитый москвич Саша Аронов. Он хорошо улыбался, и его бородатая физиономия собиралась в обаятельную «гармошку». Саша был в некотором смысле лицом «Московского комсомольца».

Интересно, что первая книга стихов Саши Аронова была напечатана на пишущей машинке Юры Полякова. Тогда они были соседями по Орехово-Борисовскому району. Саша очень хорошо относился к Юре, и это отношение было обоюдным.

Из своих ровесников Юра в 70-е годы (да и потом) особо отличал Колю Дмитриева – поэта из Подмосковья. Коля тогда стал самым молодым членом Союза писателей, ему помогал поэт-фронтовик Николай Старшинов. Дмитриев много лет работал школьным учителем, как некоторое время и Юрий Поляков. Когда к молодому поэту из Балашихи (куда он переехал из другого подмосковного местечка) пришла начальная известность, появились и первые деньги. Коля не выдержал этого испытания – и время от времени запивал. Как итог, три инфаркта и относительно ранний уход из жизни – в 53 года. Конечно, смерть Дмитриева пробила очередную брешь в его поколении. Юрий Поляков, который дружил с Николаем, остро пережил уход товарища и не остался безучастным к его посмертной судьбе. Он просил о переименовании одной из балашихинских улиц, чтобы увековечить имя поэта в родном Подмосковье, помогал с открытием музея, а главное – нашёл возможности издать прекрасный том ушедшего поэта – практически полное собрание сочинений – и написал к этому тому предисловие под названием «Зимний Никола». В этих отношениях не было прагматизма, только душевная приязнь, как и в отношениях со многими близкими людьми – коллегами и друзьями по жизни.

Дружил Юра и с мощным внешне Вадимом Сикорским. В своё время он занимался в его поэтическом семинаре в ЦДЛ. Вадим Витальевич был крупный мужчина, говорил басом, а писал в основном лирические миниатюры от четырёх до шестнадцати строк, безумно увлекался всевозможными окололитературными красотками. При этом в его душе, как я теперь понимаю, зияла незарастающая рана: он дружил в эвакуации с сыном Марины Цветаевой – Муром. Вадим Сикорский был из немногих свидетелей последних дней жизни Марины Ивановны и её сына перед уходом Мура на фронт.

Когда Вадима Сикорского – уже в десятые годы нового века – не стало, Юра написал посвящённый ему скорбный некролог.

Не могу не упомянуть о ещё одной нашей общей дружбе – с фронтовым офицером морской пехоты Северного флота Виктором Федотовым. И здесь то же самое: бескорыстная помощь ещё одному старому литератору, которого, как и многих, новая эпоха выбросила из жизни. Виктор Иванович даже удивлялся такому вниманию со стороны успешного и в новое время писателя, но это внимание, конечно, помогло ему в последние годы его жизни.

Эти люди в возрасте много лет чувствовали к себе внимательное отношение Юры Полякова.

Ну и, конечно, как и все молодые поэты, Юра не отказывался от возможности присесть за столик кафе Пёстрого зала и ресторанного Дубового зала ЦДЛ. Тогда ЦДЛ воистину был храмом советской литературы, здесь завязывались дружбы, наживались лютые недоброжелатели, и никто не отказывался от возможности испить свою чашку спиртного. Часто в целях борьбы с зелёным змием продажа водки запрещалась дирекцией дома, и доброжелательные к писателям буфетчицы, которые тоже вошли в историю литературы, разливали водку в кофейные чашечки. Частенько мы пересекались в этих богемных пространствах и не отказывались от очередного возлияния из бутылки той самой «амораловки», которую потом до боли знакомо распивали герои поляковского романа «Козлёнок в молоке».

Незаметно он стал автором нескольких поэтических книг, из них запомнились «Время прибытия» и «Разговор с другом». Частенько мы вместе выступали от Бюро пропаганды художественной литературы Союза писателей. Помню, что особым успехом пользовалось стихотворение «Иронический автопортрет» – о «кабинете поэта», рейсовом автобусе, устроясь на сиденье коего молодой Поляков сочинял свои стихи:

Всё время спешащий,

беседующий сам с собою,

С тоскою смотрящий

хорошеньким девушкам вслед,

Зашоренный службой,

стреноженный милой семьёю, —

Таков рядовой современный советский поэт.

Нет! Он, как и был, выразитель, певец и так далее,

В нём Дантов огонь подугас, но ещё не зачах,

Он ищет любовь в заурядном семейном скандале,

Он душу народа исследует в очередях…

Он пишет о БАМе, о храме,

о старенькой маме,

Про трубопрокатный

и трепетный девичий стан,

Он может всплакнуть над берёзкою,

ставшей дровами,

Воспеть лесорубов,

недовыполняющих план.

Он пишет в автобусе, поезде и в самолёте,

Использует также троллейбус, метро и трамвай,

Поэтому эпоса вы у него не найдёте:

Сложил три куплета – и хватит,

приехал, вставай!

Вот так он живёт

и прижизненной славы не просит,

Но верит, конечно:

в один из ближайших веков

Прикрепят, быть может,

к автобусу сто сорок восемь

Табличку:

Здесь жил и работал поэт Поляков.

Я помню и то давнее лето 1980 года, когда хоронили Леонида Мартынова, провожали в последний путь могучего сибирского поэта.

Из начальства на панихиду пришла разве что Римма Казакова – и то, как я предполагаю, по своей секретарской обязанности. Все хлопоты легли на плечи молодых поэтов. Мы вместе с Игорем Селезнёвым – он исчез из поля зрения в нулевые годы ХХ века, Юрием Поляковым, Виктором Широковым, ныне покойным Сашей Медведевым выносили из ЦДЛ нелёгкий гроб поэта и сопровождали его на кладбище. Прошёл дождь, было сыро, под ногами разъезжалась мокрая глина…

Конечно, оборотившись в прошлое, я назвал только некоторые детали, привязанности, дружбы, которые характеризуют нашего сегодняшнего юбиляра. В ноябре 2014-го ему исполняется 60 лет. Давно ушли его старшие товарищи – поэты фронтового поколения. Что их связывало многие годы? Думаю, что есть правильные слова: верность и надёжность. Поэты-фрон-товики не подводили своих молодых товарищей. Подводили и предавали ровесники. Но это уже не юбилейная тема.

А в той прекрасной и незабытой жизни начинались непредсказуемые 80-е годы ХХ века. Юра начал писать прозу. Вся страна прочитала его первые повести «Сто дней до приказа», «Работа над ошибками», «ЧП районного масштаба»… Конечно, любовь к поэзии остаётся вечной любовью его жизни – жизни уже известного прозаика, но стихи он, как я это вижу, не пишет уже давным-давно, разве что тайно…

2014 г.