ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ

За те десять лет, что истекли со времени выхода в свет первого издания «Дороги в Средьземелье», в свет вышло целых девять томов ранее неопубликованных толкиновских текстов, среди которых есть и отрывки, и самостоятельные произведения. Кроме того, в свет вышел том академических эссе Толкина, куда вошел некоторый новый материал, в том числе «реконструированные» древнеанглийские стихотворения «Исход» и «Финнсбург». Того, кто, как я, задался бы целью объяснить, «как творил Толкин» или «что должен был думать Толкин на самом деле», все эти новые публикации должны приводить в трепет. Но в целом, как я считаю, мне удалось выйти сухим из воды. Прошедшие годы и опубликованные тома подарили мне несколько буквальных подтверждений того, о чем раньше я только догадывался. Так, подтвердилась моя догадка о том, что на языке Толкина «волшебники» — «ангелы», в смысле «посланники»(4) прав я был и относительно того, как важен был для Толкина древнемерсийский язык(5). Само собой разумеется, когда речь идет о строгой филологии, о реальной научной дисциплине, все должно быть по десять раз проверено и перепроверено. Я был очень рад, когда Андерсу Стенсгрему, гостившему у меня в Лидсе в 1984 году, удалось обнаружить в сборнике трудов Лидсского университета за 1922 год анонимное стихотворение на среднеанглийском, которое, по всей видимости, принадлежит перу Толкина, в чем мы оба согласились. Но я ничуть не меньше обрадовался, когда мои предположения относительно допущенных в тексте этого стихотворения опечаток были подтверждены Кристофером Толкином на основе рукописи его отца(6).

Открылись также и несомненные упущения. Так, в предыдущем издании, говоря об аллегоричности «Листа кисти Ниггля», мне не следовало называть «Властелина Колец» «Деревом» Толкина, поскольку выяснилось, что на самом деле его «собственное Дерево» было куда более ветвистым. Вопреки догадке, высказанной мной в первом издании, Саурон не был плодом «позднего вдохновения», но существовал задолго до «Властелина Колец», а заявлять «…в некотором смысле, Средьземелье этим и исчерпывается» — значило искушать Провидение. Однако в целом, если учесть, какими неполными я располагал сведениями, я рад, что в итоге мне все–таки не пришлось вносить в первоначальный текст существенных изменений.

Но вернусь к письму, которое профессор Толкин написал мне 13 апреля 1970 года. Если не забывать о том, что это письмо было написано человеком, достигшим вершин в своей профессии, и адресовано тому, кто стоял тогда у самого подножия, то это письмо представляет собой чудо любезности, и я был крайне польщен этим. «Я не любитель отделываться от людей с помощью формальных изъявлений благодарности… это — одно из самых близких моему сердцу писем, или даже самое близкое… Ваше внимание делает мне честь». И все же, и все же… Мне следовало еще тогда догадаться — и, возможно, я об этом почти догадывался, поскольку сам привык изъясняться на этом особом наречии, — что это письмо было написано в специальном повышенно–вежливом стиле истинного Жителя Старого Запада, а этот стиль предполагает, что сомнения и возражения находятся в прямой пропорции к уклончивости изъяснения. Письмо профессора Толкина содержало в себе невидимые кавычки, и сегодня я наконец в состоянии восполнить недосказанное: «Я соглашаюсь почти со всем, что Вы мне говорите; мне только жаль, что у меня нет времени побольше поговорить с Вами о Вашей работе, особенно по поводу так называемого «авторского замысла», о том, как видит или воспринимает его бодрствующий разум… именно в процессе творчества».

У меня ушло двадцать лет на то, чтобы расшифровать смысл этих слов Толкина (а кроме того, мне пришлось тщательнейшим образом изучить пятнадцать солидных томов, которые в 1970 году были для меня недоступны). Свое письмо ко мне Толкин закончил пословицей: «Срочное дело откладывать нельзя, — и все же лучше поздно, чем никогда?» Я могу только переписать эти слова как есть, вместе с вопросительным знаком.