24. Дьявол в деталях

Показывать, а не рассказывать – вот одно из стандартных требований преподавателей литературного мастерства. Клайв Льюис советовал:

Не пишите «это было восхитительно», но заставьте нас самих сказать «восхитительно» после чтения отрывка. Дело в том, что все эти слова (ужасающий, прекрасный, омерзительный, изысканный) говорят читателю только одно: «Сделайте мою работу за меня!»

КЛАЙВ СТЕЙПЛС ЛЬЮИС (1898–1963)

Льюис больше всего известен «Хрониками Нарнии», «Письмами Баламута» и «Космической трилогией». Он был близким другом Толкиена, вместе с которым преподавал в Оксфордском университете. Хотя его знают как христианского автора, в молодости он был атеистом и оккультистом.

Тому же самому учил и Марк Твен:

Не говорите: «Старушка закричала». Выведите ее на сцену и заставьте кричать.

И еще одно замечание по этому же поводу, от Чехова:

…у тебя получится лунная ночь, если ты напишешь, что на мельничной плотине яркой звездочкой мелькало стеклышко от разбитой бутылки…

Эта цитата подчеркивает, что нужно показывать, а не рассказывать, отбирая яркие, конкретные детали.

Габриэль Гарсиа Маркес писал:

Имеется журналистский трюк, который часто используют и в литературе. Если вы скажете, что в небе летают слоны, вам не поверят. Но если вы скажете, что в небе летают четыреста двадцать пять слонов, – вам, вероятно, поверят. Роман «Сто лет одиночества» переполнен подобными приемами.

И снова Чехов:

В сфере психики тоже частности. Храни бог от общих мест. Лучше всего избегать описывать душевное состояние героев; нужно стараться, чтобы оно было понятно из действий героев… Не нужно гоняться за изобилием действующих лиц. Центром тяжести должны быть двое: он и она…

Рассмотрим, как Джейн Остин использует детали в описании Кэтрин Морланд в «Нортенгерском аббатстве». Описания здесь больше, чем мы могли бы ожидать при введении персонажа в современном романе, но оно полно такого едкого юмора и мастерства, что не теряет своей привлекательности.

«Нортенгерское аббатство»

Семейство, насчитывающее десятерых детей, обычно считается прекрасным семейством с вполне достаточным числом рук, ног и голов. Увы, Морланды не могли претендовать на этот эпитет во всех его смыслах, ибо отнюдь не отличались внешней привлекательностью. На протяжении многих лет Кэтрин оставалась такой же дурнушкой, как и все ее родичи. Тощая, несуразная фигура, вялый цвет лица, темные прямые волосы – вот как она выглядела со стороны. Ничуть не больше годился для героини романа ее характер. Ей всегда нравились мальчишеские игры – крикет она предпочитала не только куклам, но даже таким возвышенным развлечениям поры детства, как воспитание мышки, кормление канарейки или поливка цветочной клумбы.

[Отметьте перечисление конкретных действий, отражающих интересы типичной чувствительной деревенской барышни и при этом не играющих никакой роли в жизни описываемой девушки.] Работа в саду была ей не по вкусу, а если иногда она собирала букеты, то делала это как будто назло – так, по крайней мере, можно было заключить, судя по тому, что она обрывала именно те цветы, которые ей запрещалось трогать. Таковы были ее наклонности. И столь же мало сулили в будущем ее способности. [В этом отрывке легко заметить большую дозу сарказма.] Ей никогда не удавалось что-то понять или выучить прежде, чем ей это объяснят, – а иной раз и после того, ибо частенько она бывала невнимательной, а порою даже туповатой. Целых три месяца потребовалось ее матери, чтобы вдолбить ей в голову «Жалобу нищего». И все же младшая сестра Салли декламировала это стихотворение гораздо выразительнее. Не то чтобы Кэтрин была безнадежной тупицей – вовсе нет. Басню про «Зайца и его дружков» она вызубрила так же легко, как и любая английская девчонка. Матери хотелось научить ее музыке. И Кэтрин полагала, что заниматься музыкой необыкновенно приятно – она ведь так любила барабанить по клавишам разбитых клавикордов. Занятия начались, когда девочке исполнилось восемь лет. Она проучилась год, и ей стало невмоготу. Миссис Морланд, считая неразумным принуждать детей к делу, к которому у них не было способностей или не лежала душа, оставила дочку в покое. День, в который Кэтрин рассталась с учителем музыки, был счастливейшим в ее жизни. Ее способности к рисованию раскрылись в той же степени, хотя, если ей удавалось раздобыть у матери обертку письма или какой-нибудь другой клочок бумаги, она использовала их самым основательным образом, изображая мало отличающиеся друг от друга домики, кустики и петушков или курочек. Писать и считать учил ее отец, а говорить по-французски – мать. Успехи ее были далеко не блестящими, и она отлынивала от занятий как только могла. [Писательница с невероятным изяществом уничтожает свою героиню, словно бы колет дрова скальпелем.] Но что это был за странный, необъяснимый характер! При всех признаках испорченности к десяти годам от роду она все же оставалась доброй и отзывчивой, редко упрямилась, почти никогда ни с кем не ссорилась и была хороша с малышами, если не считать редких вспышек тиранства. Она была шумной и озорной девочкой, терпеть не могла чистоту и порядок и больше всего на свете любила скатываться по зеленому склону холма позади дома.

Такой была Кэтрин Морланд в десять лет. К пятнадцати годам впечатление, которое она производила на окружающих, стало понемногу исправляться. Она начала завивать волосы и подумывать о балах. Ее внешность улучшилась, лицо округлилось и посвежело, глаза стали более выразительными, а фигура – соразмерной. [Мы начинаем надеяться: представляем себе, как ее черты проясняются одна за другой и появляются перспективы!] Она перестала быть грязнулей и научилась следить за собой, превратившись в опрятную и миловидную девушку. И ей было приятно, что в разговорах между родителями зазвучали одобрительные отзывы об ее изменившейся наружности. «Кэтрин начинает выглядеть совсем недурно – она становится почти хорошенькой!» – слышала она время от времени. И что это было за удовольствие! Казаться почти хорошенькой для девушки, которая первые пятнадцать лет своей жизни слыла дурнушкой, – радость, гораздо более ощутимая, чем все радости, которые достаются красавице с колыбели. [Но нас тут же низводят на гораздо более низкий уровень, и девушка, которая с удовольствием слывет почти хорошенькой, завоевывает наше сочувствие, несмотря на все недостатки талантов и образования.]

Остин достигает поразительного эффекта конкретикой. Легко было бы написать, что у Кэтрин не было таланта к рисованию, но писательница сначала показывает, как Кэтрин берет клочок бумаги и пытается рисовать, и только потом упоминает, что между ее домиками и курочками обнаруживалось поразительное сходство. Подобным же образом описаны и другие недостатки героини. В результате описание, которое могло бы выглядеть уничижительным, оказывается легким и веселым.

Этот абзац может также служить хорошим примером описания большого отрезка времени и подведения итогов без потери конкретики. Мы даже и не замечаем, что прошло больше десятка лет. Фланнери О’Коннор, автор книги «Мудрая кровь» – классического романа в жанре черного юмора, – заметила:

Человеческое познание начинается с чувств, а нельзя обращаться к чувствам при помощи абстракций. Для большинства людей проще будет выступить с абстрактной идеей, чем описать и тем самым воссоздать реальный предмет, который они видят перед собой. Но мир писателя полон материи, на которую начинающие авторы обычно скупятся. Их в основном заботят бесплотные идеи и чувства. Они горят желанием стать реформаторами и хотят писать потому, что увлечены не сюжетом, а какой-то абстрактной идеей. Они заботятся о проблемах, вопросах и задачах, а не о воплощении героев в жизнь; о наглядных иллюстрациях и подобной социологической чепухе, вместо того чтобы думать о конкретных деталях, которые и составляют тайну нашего существования на земле.

Метафоры и сравнения

Современные писатели проявляют склонность к сравнениям – непосредственному уподоблению двух сущностей (одна напоминает другую) – и метафорам, которые нельзя понимать в буквальном смысле. Вот примеры из литературы:

Горячий ветер трепал мне голову, волосы взлетали и вихрились, расплываясь в нем, будто чернила в воде. (Маргарет Этвуд, «Слепой убийца»)

Пожилые американки, опираясь на трость, клонились надо мной, как Пизанские башни. (Владимир Набоков, «Лолита»)

Но тише! Что за свет блеснул в окне?

О, там восток! Джульетта – это солнце.

(Уильям Шекспир, «Ромео и Джульетта»)

Весь мир – театр.

В нем женщины, мужчины – все актеры.

(Уильям Шекспир, «Как вам это понравится»)

Хотя хорошо подобранные сравнения или метафоры могут быть очень образными, их переизбыток или излишняя смелость в уподоблениях могут оказаться смешными или отвлечь читателя от собственно повествования.

Хорхе Луис Борхес говорил:

В молодости я всегда охотился за новыми метафорами. Потом понял, что действительно удачные метафоры всегда одинаковы: вы сравниваете время с дорогой, смерть со сном, жизнь с мечтой, и это величайшие метафоры в литературе, потому что они касаются самой сути. Если же вы изобретаете метафоры, они удивляют читателя на долю секунды, но не вызывают никаких глубоких эмоций…

Я думаю, это лучше, чем шокировать читателей и находить связь между предметами, которой раньше никто не усматривал, потому что никакой связи и нет.

Если вы не желаете создать комический эффект, постарайтесь избегать смешанной метафоры, при которой в одной и той же фразе проводится сравнение по двум признакам, например: «большое, как золото, сердце» или «я мог услышать письмена на стене».

Если вы перечитаете отрывки из великих книг, приведенные в этой главе, то увидите, что их авторы редко используют сравнения и метафоры. Гораздо чаще они дают прямые описания с точными деталями. Их пример дает понять, что и нам следует поступать так же.

Для кино принцип «показывай, а не рассказывай» еще более важен, потому что обычно нет даже возможности рассказать, о чем думает персонаж, так что нужно найти способы это показать. Ответственность здесь во многом ложится, конечно, на режиссера и актера, но вы должны предоставить им наметки и пути.

Здесь нужно напомнить, что между сценарием для чтения и сценарием для съемок есть разница, и иногда можно вставить указания, чтобы сценарий было легче читать. Разумеется, актеры вас за это не полюбят. Одной из моих первых сценарных работ был фильм «Манекен», и поскольку продюсер читал его по кускам, я добавил несколько замечаний вроде «(сердито)…» к диалогам, чтобы ему легче было понять, что я имею в виду. В первый же день читки актерским составом Ким Кэттролл взяла большой черный маркер и все эти примечания вычеркнула. Ее спросили, что она делает. Уставившись на меня, она ответила: «Зачеркиваю все места, где сценарист учит меня играть!»

Помните: какие бы слова вы ни использовали, цель одна: заставить читателя что-то почувствовать. Как сказал Эдгар Лоуренс Доктороу:

Хорошая литература должна вызывать у читателя ощущение не того факта, что идет дождь, но того, что читатель под этот дождь попал.

От советов к делу!

К ДЕЛУ. Работая над первым черновиком, составьте список подробностей, известных из вашей книги о каждом герое и времени и месте действия.

Задайте себе вопросы:

• Обращаетесь ли вы ко всем чувствам, описывая не только внешний вид вещей, но и то, как они звучат, пахнут, каковы на вкус?

• Не слишком ли очевидны выбранные детали?

• Оживают ли подробности благодаря языку повествования?

• Можно ли сказать, что вы используете метафоры и сравнения редко, но метко?

• Удалось ли избежать смешанных метафор?

• Выбрали ли вы такие детали, которые создадут у читателя именно то впечатление о герое или предмете, которое вы и намеревались произвести?

• Увязаны ли описания с действиями и диалогами или скорее напоминают крупные комья пустой породы?

Чтобы поупражняться, попробуйте изобразить бездомного, спящего на пороге двери. Сделайте три варианта описания, каждый раз с разными намерениями:

• пробудить сочувствие читателя;

• вызвать в читателе неприязнь или презрение;

• вызвать в читателе спокойное любопытство.

Для каждого описания можно выбирать разные детали, но все они должны исходить из единой картины. Иными словами, нельзя заставлять его в одном варианте храпеть и вонять, а в другом описывать его чистоту и издаваемые им тихие вздохи.