Боги-интервенты

Подчинение Паркам дает человеку возможность избавиться от всякой ответственности.

Можно ли чувствовать вину за свои промахи, если над человеческой жизнью властвуют мойры?

После примирения с Ахиллесом Агамемнон обращается к своим войскам. Его самозащита похожа на отмазку профессионального политика:

Часто винили меня, но не я, о ахейцы, виновен;

Зевс Эгиох, и Судьба, и бродящая в мраках Эриннис:

Боги мой ум на совете наполнили мрачною смутой

В день злополучный, как я у Пелида похитил награду.

Что ж бы я сделал? Богиня могучая всё совершила,

Дщерь громовержца, Обида, которая всех ослепляет,

Страшная; нежны стопы у нее: не касается ими

Праха земного; она по главам человеческим ходит,

Смертных язвя; а иного и в сети легко уловляет.

(«Илиада», XIX, 86–94)

И дальше он продолжает ту же линию защиты:

Но, как уже погрешил я и Зевс мой разум похитил.

(«Илиада», XIX, 137)

Помните один министерский девиз 1990-х годов, прекрасно отражающий посредственность карьеристов: «Ответственен, но невиновен»[53]? Для изобретения этого оксюморона обвиняемые, должно быть, вдохновились предводителем ахейцев. Но все эти тартюфы никак не могут служить моделью древнегреческой добродетели.

Конечно, не все герои ссылаются на внешние силы. Некоторые берут ответственность на себя. И герой Гомера, возможно, является как раз тем, кто принимает свою судьбу, отстаивает поставленные цели и отвечает за свои поступки.

Поэмы Гомера проливают свет на загадку вмешательства богов в человеческие дела. «Древние греки верили в свои мифы?» — задается вопросом Поль Вейн. А что, если поставить вопрос так: боги верили в то, что контролируют поступки людей? Их вмешательство в дела смертных может принимать различные формы: они то вдохновляют человека на поступки, то открывают ему на что-то глаза, то манипулируют им.

Боги делятся своей силой, источая на воинов магическую, невидимую энергию, некий бальзам. И тогда воины идут вперед, словно окруженные некой аурой. Этот эликсир течет в их венах и стократно преумножает их силы. Они не становятся ни богами, ни неким подобием боевых машин. Но это уже и не люди. В них обитают боги.

На современном языке это переливание силы из богов в человека назвали бы «благодатью, вдохновением». На военном языке это — «моральный дух войск».

Хорошо известно, как укрепляют дух народа патриотические песни. Одно присутствие Наполеона на поле боя уже выводило солдат из оцепенения.

В «Илиаде» нет Наполеона, зато есть Афина, которая так обращается к Диомеду:

Ныне дерзай, Диомед, и без страха с троянами ратуй!

В перси тебе я послала отеческий дух сей бесстрашный.

(«Илиада», V, 124–125)

И Гомер описывает нам физиологическое преображение воина:

И, как ни пламенно прежде горел он с врагами сражаться,

Ныне трикраты сильнейшим, как лев, распылался он жаром,

Лев, которого пастырь в степи, у овец руноносных,

Ранил легко, чрез ограду скакавшего, но, не сразивши,

Силу лишь в нем пробудил; и уже, отразить не надеясь,

Пастырь под сень укрывается; мечутся сирые овцы;

Вкруг по овчарне толпятся, одни на других упадают;

Лев распаленный назад, чрез высокую скачет ограду, —

Так распаленный Тидид меж троян ворвался, могучий.

(«Илиада», V, 135–143)

Бог снизошел в человека. Происходит преобразование одной субстанции в другую. Божественные токи проникают в воина и возвышают его над себе подобными.

Иногда и в мирской жизни можно увидеть такое проявление божественной силы в человеке. Вспомним того потерявшегося зимой в Андах пилота, который, чтобы выжить, преодолел горы пешком: «Я сделал то, что было бы не под силу никакому дикому зверю»[54]. Возможно, боги вдохнули в Гийоме свои силы. В «Пармской обители» Фабрицио в момент побега «словно ведет неведомая сила». Эта сила помогает ему преодолевать стены и пропасти.

А вот еще одна иллюстрация такого переливания божественной крови. Посейдон однажды решает приободрить ахейцев и, возникнув из моря, касается двух Аяксов своим жезлом, словно волшебной палочкой. И сразу же один из них признается другому:

«Так, Оилид! и мои на копье несмиримые руки

В битву горят, возвышается дух, и стопы подо мною,

Чувствую, движутся сами; один я, один я пылаю

С Гектором, сыном Приама, неистовым в битвах, сразиться».

Так меж собой говорили владыки народов Аяксы,

Жаром веселые бранным, ниспосланным в сердце их богом.

(«Илиада», XIII, 77–82)

И вот уже силы обоих Аяксов укреплены богами (химерическая идея об «усовершенствованном человеке», это техногенное надувательство нашего времени, возникла еще в глубокой древности). Однако благосклонность богов по отношению к избранным не нравится покинутым богами бедолагам.

В «Илиаде» не раз можно услышать и жалобы. Так, Менелай будет упрекать Гектора в принятии этого божественного допинга:

Кто, вопреки божеству, осмелится с мужем сражаться,

Богом хранимым, беда над главой того быстрая грянет.

Нет, аргивяне меня не осудят, когда уступлю я

Гектору сильному в брани: от бога воинствует Гектор.

(«Илиада», XVII, 98–101)

Это серьезный упрек. Можно ли называться героем, получая помощь богов?