Ради сына

Антиной, этот коварный мошенник, блеснет посредством своей души, бросив Телемаку следующие слова:

Знай, не престанем твой дом разорять мы до тех пор, покуда

Будет упорна она в помышленьях своих, ей богами

В сердце вложенных.

(«Одиссея», II, 123–125)

Мы помним о хитрости Пенелопы с саваном, который она ткала. Гомер указывает и на другие ее достоинства. Ее рассудительность и твердость способны удерживать придворных шакалов на расстоянии. «Одиссея» — это поэма об уме. Кто одержит верх? Конечно, Одиссей и Пенелопа, которым помогает Афина, — три гения интеллекта! Перед нами вырисовывается победная троица античности: хитрость, постоянство и суверенность.

Телемак направляется на поиски отца. Отец надеется на свое возвращение. Боги помогают починить разорванный занавес. Ткачество Пенелопы — символ восстановления ткани повествования.

Одиссей и Телемак должны соединить разорванную нить сыновне-отеческих отношений и спасти отечество.

Они встретятся в конце повествования. Смута никогда не приводила к созданию чего-то ценного. И надо действительно быть философом шумпетерского толка[21], замкнувшимся в своем комфорте, чтобы полагать, что разрушение обладает созидательной ценностью и желать социальных взрывов! Ничего не может родиться из хаоса.

Отдадим же швартовы вместе с Телемаком! Постоим с ним на палубе, ощутим на своих щеках брызги волн «винно-чермного» моря («Одиссея», I, 184). Печален отправляющийся на поиски отца сын. Он ищет самого себя. «Одиссея» — это реквием по пропавшим. На Пилосе Телемак встретит Нестора, бывшего участника Троянской войны, который расскажет ему о сражении в городе:

Из наших в то время все лучшие пали.

(«Одиссея», III, 108)

Но когда, ниспровергнувши город Приама великий,

Мы к кораблям возвратилися, бог разлучил нас: Кронион

Бедственный путь по морям приготовить замыслил ахейцам.

Был не у каждого светел рассудок, не все справедливы

Были они — потому и постигнула злая судьбина

Многих, разгневавших дочь светлоокую страшного бога.

(«Одиссея», III, 130–135)

Таким образом старый Нестор и сам признается, что чрезмерность нарушила равновесие и что люди платят теперь за свое буйство. Но по крайней мере они все вернулись. Все? Ну, кроме Одиссея.

Телемак скитается. Его безнадежные поиски — это отчаянный призыв ребенка, который должен найти своего отца, чтобы стать мужчиной. Афина указывала ему на это в предыдущей песни:

Прочный корабль с двадцатью снарядивши гребцами, отправься

Сам за своим отдаленным отцом.

(«Одиссея», I, 276–277)

тебе же

Быть уж ребенком нельзя, ты из детского возраста вышел.

(«Одиссея», I, 292–293)

Мы могли бы противопоставить гомеровского Телемака фрейдовскому Эдипу и придумать новый синдром, опирающийся на встречу, а не на разрыв. Телемак не хочет ни убивать своего отца, ни овладевать своей матерью. Он пытается найти своего родителя, вернуть его на трон, воссоединить свою семью. Тогда как фрейдовский Эдип, чтобы утвердить свою индивидуальность, должен попрать свое происхождение. Честно говоря, история Телемака мне кажется куда более царственной. Почему она не может соответствовать нашим скрытым психическим структурам?

Телемак прибывает в Лаконию и встречает там Менелая и возвращенную ему Елену. Это все еще мир войны. Собственно «Одиссея» еще не началась. Менелай рассказывает сыну Одиссея о подвигах отца, о троянском коне, о смерти Агамемнона, убитого усилиями Эгисфа. Одиссей уже прославленный герой. О нем складывают рассказы, но нам нужно добраться до следующей, то есть пятой, песни, чтобы наконец-то встретиться с ним самим. Одиссей не спешит появляться на сцене! Одиссей заставляет себя ждать. Одиссей и поэма о нем движутся так же, как ходят раки из «Бестиария» Аполлинера: «Идя вперед, ползем назад, а / назад идя, вперед ползем»[22].