Люди: марионетки или властители своих судеб?

Так что, мы, люди, все-таки свободны или нами манипулируют?

Парки — это феи, что разматывают, прядут и обрывают нить судьбы, им послушны даже боги. Какой же свободой действий мы обладаем, если ход нашего существования заранее предопределен?

Гомер не дает нам ответа на этот вопрос.

Люди знают, что ими боги правят. Вот как Приам в начале «Илиады» утешает Елену:

Ты предо мною невинна; единые боги виновны:

Боги с плачевной войной на меня устремили ахеян!

(«Илиада», III, 164–165)

Далее тот же Приам призывает своих воинов отдохнуть и бросает им:

и заратуем снова, пока уже демон

Нас не разлучит, одним иль другим даровавши победу.

(«Илиада», VII, 377–378)

Одиссей избегает чар Калипсо только потому, что этого желают боги.

В начале «Одиссеи» Зевс так обращается к собранию богов:

Размыслим же вместе,

Как бы отчизну ему возвратить.

(«Одиссея», I, 74–75)

Возвращение Одиссея — это возвращение, разрешенное богами, а вовсе не победа героя над своей судьбой.

Все происходящее в жизни людей сводится к тому, что даровано им богами. Гектор пойдет дальше всех в этом подчинении судьбе. Прежде чем вступить в битву, он прощается с Андромахой, зная, что не увидит, как растет его сын, и говорит:

Но судьбы, как я мню, не избег ни один земнородный

Муж, ни отважный, ни робкий, как скоро на свет он родится.

(«Илиада», VI, 488–489)

И что тогда? Мы так и обречены быть рабами сверхъестественных сил? Какое место отведено нашим собственным усилиям? Гомер отвечает на это словами Ахиллеса:

«Но не сойду я

С боя, доколе троян не насыщу кровавою бранью».

Рек — и с криком вперед устремил он коней звуконогих.

(«Илиада», XIX, 422–424)

Значит, мы можем вырабатывать свою собственную стратегию! Значит, можно избежать этой фатальности! Значит, боги не так уж всесильны, раз античный человек мог заставить их пойти на уступки! «Умолимы и самые боги», — говорит Ахиллесу Феникс («Илиада», IX, 497), дабы убедить его вернуться в битву:

Столько превысшие нас и величьем, и славой, и силой.

Но и богов — приношением жертвы, обетом смиренным,

Вин возлияньем и дымом курений смягчает и гневных

Смертный молящий, когда он пред ними виновен и грешен.

(«Илиада», IX, 498–501)

На Олимпе обо всем можно договориться!

Свобода человека заключается в более или менее интенсивном принятии того, что ему предписывается. Это — артерия гомеровской мысли: свобода не в том, чтобы распоряжаться своей судьбой, а в ее изначальном более или менее энергичном принятии, в более или менее достойном подчинении ей.

Древнегреческий герой свободен располагать собой в рамках отведенной ему жизни, применяя в ней наилучшим образом свое умение жить и умение умирать. А значит, у нас есть некоторая свобода действий в рамках уже уготованной для нас судьбы…

В общем, жить — значит с песней идти к тому, что предначертано.