«Братья-разбойники» (1821-1822).

«Братья-разбойники» (1821-1822).

Как всегда у Пушкина любой крайности выставляется противовес, так и на этот раз. Сомнения в народе уравновешиваются работой над исторической темой. Пушкин создает поэму-балладу «Песнь о вещем Олеге» (1822), в которой дает образец подлинного историзма, глубокого проникновения в сам дух далекой по времени эпохи Древней, дохристианской Руси. Характерен здесь образ кудесника, народного мудреца и пророка, независимого от могучих владык и гордящегося своим «правдивым и свободным вещим языком», дружным с небесною волей (предощущение будущего «Пророка»).

Тогда же Пушкин приступает к работе над поэмой «Братья-разбойники». Этот эпический рассказ о побеге крестьян из тюрьмы перекликается с лирической темой «Узника». Здесь Пушкин впервые обращается к поэтической обработке русского простонародного языка: «Я не люблю видеть в первобытном языке нашем следы европейского жеманства и французской утонченности. Грубость и простота более ему пристали». «Проповедую из внутреннего убеждения, – добавляет он, – но по привычке пишу иначе».

В «Братьях-разбойниках» от этой привычки Пушкин сознательно отошел. Посылая А. Бестужеву в «Полярную звезду» отрывок из этой так и не законченной поэмы, Пушкин пишет: «Если отечественные звуки: харчевня, кнут, острог – не испугают нежных ушей читательниц „Полярной звезды“, то напечатай его». Как замечает Д. Д. Благой, «с „Братьев-разбойников“ начинается интенсивный процесс выработки Пушкиным своего поэтического языка, использующего все богатство языка „отечественного“ и вместе с тем устанавливающего его общенациональную норму». Именно потому Пушкин замечал о «Братьях-разбойниках»: «Как слог я ничего лучше не написал». Отрывок из незавершенной поэмы получит дальнейшее продолжение в творчестве Пушкина вплоть до «Дубровского» и «Капитанской дочки». Не исключено, что завершению замысла этой поэмы помешали драматические обстоятельства личной жизни поэта.

Пребывание в Одессе осложнилось конфликтом с новым начальником. Видя пренебрежительное отношение поэта к обязанностям по службе, Воронцов специально отправляет его в оскорбительную своей бессмысленностью командировку «на саранчу». Пушкин подает прошение об отставке, забыв, что в положении ссыльного такое прошение может быть истолковано «как мятеж и дерзость». Довершает катастрофу неосторожная фраза Пушкина в письме к Вяземскому, которое распечатала московская полиция: «Ты хочешь знать, что я делаю, – пищу пестрые строфы романтической поэмы – и беру уроки чистого афеизма. Здесь англичанин, глухой философ, единственный умный афей, которого я еще встретил. Он исписал листов 1000, чтобы доказать, что не может быть существа разумного, Творца и Правителя, мимоходом уничтожая слабые доказательства бессмертия души. Система не столь утешительная, как обыкновенно думают, но, к несчастью, более всего правдоподобная». Любопытно, что спустя пять лет «учитель» Пушкина, проповедующий атеизм, станет ревностным пастором в Лондоне, а «ученик» будет писать глубоко православные стихи. Но роковые строки написаны. 8 июля 1824 года Пушкина высочайшим повелением увольняют со службы, а затем ссылают в родовое имение Михайловское под двойной надзор – полицейский и духовный. 1 августа 1824 года поэт выехал из Одессы. В Михайловском он подвел итог южному периоду своего творчества: в лирике – стихотворением «К морю», в эпосе – романтической поэмой «Цыганы».

Элегия «К морю». Еще из Одессы в ответ на предложение Вяземского откликнуться на смерть Байрона Пушкин писал: «Твоя мысль воспеть его смерть в 5-й песне его Героя прелестна – но мне не по силам…» В Михайловском Пушкин нашел иной, достойный русского гения ход.