108. «Восходит в ночь душа моя…»
Восходит в ночь душа моя.
Мысль холодна, светла, спокойна,
И сердце тишины достойно,
Не ненавидя, не любя.
О, ночь! О, непомерный круг
Шагов… Прозрачный шаг стихии.
Всё тише рокоты глухие,
В душе рождая вещий звук.
Расти, душа! Твой тайный день
Овеян мглою тьмы и света.
Твоим бессмертием одета
Земная тающая сень.
183. «Душа живет в иносказаньи…» Душа живет в иносказаньи. Я снова расскажу себя В земном, в небесном сочетаньи… Твое молчанье полюбя, Твоих колен чуть узкий профиль, Огромный взгляд и низкий лоб, Я принаряженные строфы Кладу в повапленный свой гроб. Как свечи, в пламени,
7. «Душа… да это кот наплакал…» Душа… да это кот наплакал И лапкой струны потрепал, И где-то бубенец прозвякал, И кто-то жизнь свою отдал. Зачем? Ах, как прелестны розы И как умильно строг забор! И кто сказал — в тоске склероза — Что есть паденье и позор? Но я не верю, нет,
5. «Твоя душа из горностая…» Твоя душа из горностая. Был красен ты, а ныне бел. Судьбины ветр несет, качает Твою земную колыбель. Опять бредешь под небесами, Под рукавами по земле, Опять ты убаюкан снами, — Биясь в томленьи, как в петле. И если любишь, ненавидишь, Всё так
Когда глохнет душа Великое это дело – душевный такт, верная интонация. Вскоре после войны один из крупных наших писателей, признанный художник слова, бичуя в газетной статье звериную суть гитлеризма, обронил такие слова: фашисты, мол, рады были «упиться детской кровцой».
Часть I Нежная душа Посвящается двум гениям русского театра Памяти Анатолия Эфроса, который поставил «Вишневый сад» на Таганке в 1975 году Памяти Владимира Высоцкого, который играл Лопахина Ф И Р С. Способ тогда знали. РАНЕВСКАЯ. Где же теперь этот способ? Ф И Р С. Забыли.
Русская душа Когда вершина пройдена, путь ведет только внизВ мире все больше вещей (это очевидно). Значит, все меньше души (хотя это не так очевидно).Некогда о душе подумать. Человек беспокоился о своих вещах, охранял их (амбар, самовар, квартиру, машину). И вдруг оказалось,
Игорь Меламед: Душа моя, со мной ли ты еще? Когда-то, в литинститутскую бытность, проживая с Игорем в одной комнате знаменитой общаги на Добролюбова 9/11, я — и в шутку и в серьез — написал об Игоре статью. Шутка была в том, что самое большее, на что я, начинающий критик, мог
«Душа сумує…» (Coda) …Хтось називав його гедоністом, щоправда, із застереженням — етичним гедоністом, в епікурівському сенсі. Можливо, й не зовсім без підстав — адже й сам він н?раз говорить про себе, що немає для нього вищого щастя, ніж внутрішнє задоволення в правді й