Источники текстов и варианты
Источники текстов и варианты
Стихотворения
12. Впервые: Альманахи стихов, выходящие в Петрограде. Под ред. Дмитрия Цензора. Вып. 1. Издание непериодическое (Пг.: Цевница, 1915), с. 9. Перепеч. по этому альманаху в кн.: Невод. Антология русской поэтической миниатюры. Сост. Виктор Кудрявцев (Смоленск, 1999), т. 1, с. 257.
25. Приводим вариант в машинописной тетради (с. 8) из архива Гессена в Гуверовском институте (Стэнфорд):
О вы, вспоенные борьбою
И упоенные жестокостью своей!..
Вот я иду взыскующей тропою
На торжища шумливых площадей,
Чтоб видеть темные обличья
Творящих мир, хулящих суету,
Чтоб на ладони билось сердце птичье.
Кровавый крик роняя в пустоту.
Роятся истины. Их много,
Как справедливости и в дулах и в клинках —
Как темен человечий страх,
Светла, тиха его тревога.
1939?
36. Впервые: Альманахи стихов, выходящие в Петрограде. Под ред. Дмитрия Цензора. Вып. 1. Издание непериодическое (Пг.: Цевница, 1915), с. 8. Первые шесть строк вошли без изменения, как самостоятельное стихотворение, в Стихи, 1933, с. [6]. С новой концовкой помещено в сб. Камни… Тени…, с. 4.
89. В расширенном варианте, с иной концовкой, вошло в сб. Камни… Тени…, с. 55.
91. Ср. расширенный вариант в Камни… Тени…, с. 41 (№ 127 в наст. изд.).
93. Стихотворение представляет собой поздний вариант стих. № 36.
97. Впервые: Молва, 1932, № 34, 15 мая, с. 3. Вошло в Стихи, с. [9], с разночтением:
строки 7–8:
И я простер невольно руки —
И тихая явилась ты
Разночтение в рукописной тетради Д. С. Гессена в Гуверовском институте (Стэнфорд):
строка 4:
Я слово тихое принес
98. Вошло в Стихи, 1933, с. [2], с незначительными графическими и пунктуационными различиями.
110. Впервые: Альманахи стихов, выходящие в Петрограде под редакцией Дмитрия Цензора. Вып. 1. Издание непериодическое (Пг.: Цевница, 1915), с. 9.
112. Впервые: Молва, 1932, № 5, 10 апреля, с. 3. Вошло в Стихи, 1933, с. [24], с разночтениями:
строка 6:
И мнится — под пенье псалмов
строка 8:
Под сенью поникших ветвей.
Тот же вариант строки 8 — в тексте стихотворения в тетради Д. С. Гессена в Гуверовском институте (Стэнфорд). В экз. Стихов авторское исправление в строке 6:
И мнится — сквозь пенье псалмов
115. Впервые: Молва, 1932, № 5, 10 апреля, с. 3. Вошло в Стихи, 1933, с. [15].
116. Впервые: Молва, 1933, № 99, 30 апреля, с. 3. Разночтение:
строка 8:
В хмурь, в туманы, в кривизну дорог.
При этом вторая и третья строфы в газетной публикации даны в обратном порядке.
118. Вошло в Стихи, 1933, с. [3], с незначительными пунктуационными различиями и разночтением в строке 8:
Предельной мудрости весна.
119. Впервые: Молва, 1933,№ 266,19 ноября, с. 3. Первоначальный вариант первой строфы:
Я помню день и дом. Я ждал самозабвенно,
Как солнце на камнях, — окаменев,
Как мрамор ждет, чтоб благости мгновенной
Принять несрочный золотой посев.
122. Первоначальный текст в газ. Молва, 1933, № 77, 2 апреля,
с. 3:
Ты приходила утром в час тумана.
Ты зажигала синие костры,
Ты озаряла сонные поляны
Узористой, затейливой игры.
Цвела весна и гроздья золотые…
Леса звенели шепотом тугим,
И вдоль полей в пространства ветровые
Шел от земли творенья терпкий дым.
О мудрости, о вечности, о Боге
Твои слова вещали в тишине.
И проросла в глуши земной тревоги
Томленья боль о небывалом дне.
Уходит жизнь… И снова в час тумана
Ты зажигаешь синие костры —
Последние прощальные поляны
Давно уже проигранной игры.
125. Вариант в рукописной тетради Д. С. Гессена в Гуверовском институте (Стэнфорд):
Ты пришла из такой темноты
В этот свет, в слово, в смежность.
Из такой пустоты — в эту терпкую нежность,
В этот мир за окном,
В этот дом.
И жмешься ко мне: к моей наготе, немоте, пустоте.
Я слышу:
Свергается вечность с крыши
Дождем, огнем, мятежом.
126. Впервые: Молва, 1933, № 137, 18 июня, с. 3. Разночтения:
строка 3:
Колонна! о ты, вознесенный
строка 6:
Стоишь ты, недвижим и нем,
127. Ранний, более короткий вариант вошел в Стихи, 1933, с. [13] — см. № 94 в наст. изд.
132. Вошло в Стихи, 1933, с. [11], с разночтением в последней строке:
Всходит мир безвестный — юный мир земной.
См. справку в рецензии Ф. Полякова на первое издание сборника: Die Welt der Slaven. Band XLVIII (2003), S. 397–398.
137. Впервые: Молва, 1932, № 34, 15 мая, с. 3. Вошло в Стихи, 1933, с. [8], с незначительным разночтением.
142. Первые пять строк напечатаны в качестве самостоятельного стихотворения: Молва, 1932, № 5, 10 апреля, с. 3 и Стихи, 1933, с. [16].
149. Впервые: Меч, 1934, № 31, 16 декабря, с. 5, с посвящением Л. Б.
155. В строку 7 внесена конъектура (в тексте сборника: «Иль бытом? Чему всю муку, всё неверье,»).
166. В тексте в рукописной тетради Д. С. Гессена (Гуверовский институт) вариант второй строфы:
Туман. Пустошь. Сжав кулаки, встаешь.
Лишь облако в бегу. И серп луны кровавый.
И слышишь первую по телу дрожь
И лижешь губы языком шершавым.
187. По поводу третьей строки в девятом стихотворении Барт в письме из гетто напоминал Г. Семенову: «„Письмена“: не „после обедни“, а „придя с обедни“» (Архив Гуверовского института, Стэнфорд).
200, 201. Молва, 1932, № 190, 20 ноября, с. 3. Эти стихотворения не были включены в первое издание.
202. Русские Записки. Ежемесячный журнал (Париж), XIX (июль 1939), с. 77–78, с опечаткой в пятой строке:
И ночью звезды вдоль черня,
Ср. тетрадь Гессена (с. 7), где отнесено к сб. «Ворошители» и проставлена дата: 1939.
203. Русские Записки. Ежемесячный журнал (Париж), XIX (июль 1939), с. 77–78. Текст исправлен по машинописной тетради Д. С. Гессена: С. Барт. Стихи. Варшава, 1942, с. 6, где проставлена дата: 1939. В рукописной тетради Гессена стихотворение отнесено к сборнику «Ворошители».
204. В машинописной тетради Гессена (с. 1) дата: 1939.
205. В машинописной тетради Гессена (с. 14) дата: 1940?
217. Печатается по автографу в архиве Д. С. Гессена. В машинописной тетради добавлена дата: 1940.
218. Печатается по автографу в архиве Д. С. Гессена. Вариант в машинописной тетради Д. С. Гессена, с. 19:
Из сточных труб стекают слезы,
Стекает дождь из детских глаз
…………………
Мой первый, мой предельный час.
Как умирание в горах,
Как звезд подводное теченье,
Снится такое шевеленье,
Исчезновенье, вечность, страх.
Но нет грустней и нет больнее,
— О, личики, прижатые к стеклу! —
Чем нежным быть, быть всех нежнее
И предаваться только злу.
1940
219. Тот же текст-в машинописной тетради Д. С. Гессена, с. 20.
220. Приводится по автографу в архиве Д. С. Гессена. Идентичный текст в машинописной тетради Гессена, с. 15 (ср. там же, с. 4).
221. Приводится по автографу, сохранившемуся в архиве Д. С. Гессена. Тот же текст — в машинописной тетради в архиве Д. С. Гессена, с. 10.
222. Приводится по автографу, сохранившемуся в архиве Д. С. Гессена. Тот же текст — в машинописной тетради в архиве Гессена, с. 16. В строке 15 принята конъектура (в оригинале: «В боль»).
Проза
Дуэль. Молва, 1933, № 166, 23 июля, с. 3. Публикация сопровождалась сноской: «Рассказ С. Барта „Дуэль“ был прочитан на собрании Литературного Содружества 24 июня 1933 г.».
Статьи
«Приятие мира». Молва, 1932, № 137, 18 сентября, с. 4.
Социальный заказ и тема о смерти. Молва, 1933, № 104, 7 мая, с. 4. В своей статье, коснувшись понятия «социального заказа» в связи с произведениями советской литературы и по поводу прошедших в Варшаве выставок советского искусства, В. В. Бранд, бескомпромиссный сторонник «активизма» в борьбе с властью большевиков, писал, в частности:
Нельзя требовать творчества по заказу, но можно требовать молчания или, по крайней мере, нераспространения того, что служило бы соблазном в годы борьбы за существование нации.
Эти мысли навеяны мне тем, что очень многие современные художники говорят о смерти.
Нужны ли нам, русским, сейчас произведения искусства, воспевающие покорность, созерцание, неделание, смерть?
Не вредны ли эти произведения, создавая в нас настроение, обратное тому, которое нужно для борьбы за освобождение?..
В конце статьи говорилось:
Нам, русским, нужны песни о жизни, о солнце, о силе.
Живые, смелые песни. Независимо от того, будут ли они в слове, музыке, красках или мраморе.
Всё же безвольное, покорное, зовущее в небытие, утверждающее смерть не только не нужно, но и вредно.
Нужно помнить, помнить и помнить, что мы зовем не к смерти, а к жизни, что мы творим бунт созидающий.
Ср. в докладе Л. Гомолицкого 1932 г.: «Главная тема поэзии С. Барта — смерть».
Отвечая на статью Барта, В. В. Бранд писал:
С. Барт, приведя в своей статье «Социальный заказ и тема о смерти» («Молва» № 104) выдержки из моей статьи «Бунт созидающий» («Молва» № 90), находит в них противоречие и говорит:
— Разве окончательное в корне отрицание социального заказа, не влекущее за собою закрывание глаз, можно назвать окончательным и коренным?
Для меня вопрос С. Барта непонятен. Почему, отрицая социальный заказ, т. е. принуждение художника творить по заказу, я не могу говорить о пользе или вреде того или иного художественного произведения и должен закрыть глаза на впечатление, которое может художественное произведение произвести, на те настроения, которые явятся следствием его влияния на массы?
Если отрицать влияние искусства на жизнь, если считать, что художник творит в безвоздушном пространстве, то С. Барт прав. Но на самом деле это не так. Чем талантливее художественное произведение, тем более находит последователей — в особенности произведения литературные. <…>
Приводя многочисленные примеры из русской и иностранной литературы, в которых говорится о смерти, о великом таинстве смерти, С. Барт нисколько не противоречит тому, что сказано в моей статье, тому, что я восстаю и бунтую не против темы о смерти, а против воспевания смерти. <…>
— В. Бранд, «Еще о смерти (Ответ С. Барту)», Молва, 1933, № 111, 16 мая, с. 2.
Об основном. Молва, 1933, № 266, 13 ноября, с. 3. Это выступление Барта вскоре упомянул А. Л. Бем в своей статье «О советской литературе», говоря о неожиданной популярности произведений советской литературы на Западе:
Ведь уже одно то, что посредственные советские романы переведены на многие языки, а некоторые из них пользуются значительным распространением, как, например, «Цемент» Гладкова, должны нас заставить задуматься. <…> Этот успех советской литературы среди широкого круга читателей надо объяснить и с ним необходимо считаться. Я уловил кое-что из фактов, сюда относящихся, в той разноголосице, которая обнаружилась на собрании «Литературного содружества» в связи с обсуждением и осуждением советского выпуска журнала «Вядомости литерацке». Как раз в упреках, направленных некоторыми по адресу эмигрантской литературы, которые смутили С. Барта и вызвали его статью «Об основном» (в номере «Молвы» от 13-го ноября), мне почудились нотки читательского раздражения по отношению к эмигрантской литературе, раздражения, вызванного отсутствием того, что привлекает читателя к литературе советской, вопреки всем ее недостаткам.
— А. Л. Бем, «Письма о литературе. О советской литературе (Письмо третье)», Молва, 1933, № 272, 26 ноября, с. 2; А. Л. Бем, Письма о литературе (Praha, 1996), с. 145–146. О реакции в окружении Д. В. Философова на «советский» номер Вядомостей Литерацких (29 октября 1933 г.) см.: Л. С. Флейшман, «Пушкин в русской Варшаве», Пушкин и культура русского зарубежья (Москва: Русский Путь, 2000), с. 124.
Русская Зарубежная Академия Литературы. Молва, 1933, № 278, 3 декабря, с. 4. Помещая эту статью, Д. В. Философов в том же номере писал:
С. В. Барт обращает внимание на сложный вопрос о взаимоотношении между литературой эмигрантской, зарубежной и советской. Я совершенно согласен с ним, что проектированная Зарубежная Академия литературы должна быть вне политики. И это в двух смыслах. Прежде всего, она должна быть чужда нашим, эмигрантским, партийным спорам. Эту точку зрения мы выдержали, составляя список писателей. Что греха таить, многие из писателей, фамилии которых в вышеупомянутом списке стоят рядом, вряд ли желают быть знакомы друг с другом. Таким образом, этот список заключает в себе не только величайшее неравенство качественное, но и несовместимость политическую. Нельзя сказать, что Французская Академия совершенно вне политики. Крайних левых и в литературном и в политическом смысле она все-таки побаивается. Внутри же ее имеются, грубо говоря, две группы. Одна — Марселя Прево, а другая — Ренэ Думика. Но тут-то и обнаруживается высокая культура Франции и высота культурного уровня членов ее Академии. Сколько епископов и кардиналов были ее членами, это не помешало, однако, Эрнесту Ренану стать членом Академии.
Сложнее вопрос об отношении к советской литературе. Мережковский сказал, что у зарубежных писателей есть свобода, но нет земли, а у советских писателей есть земля, но нет свободы. Ту же мысль высказал в своем стихотворении Смоленский, указавший на нашу «тесную свободу» и на их широкую тюрьму. Ясно, что обе русские литературы, и тамошняя — тюремная, и наша — свободная, недомогают.
Смоленский правильно говорит, что наша здешняя свобода — тесная. Смешно, конечно, ее сравнивать с рабством, в котором находятся писатели тамошние, тем не менее, и у нас не малина. Ведь вот, помещая статью уважаемого С. В. Барта, я задумался над вопросом: а не напишут ли такие видные общественные и литературные деятели, как Сергей Войцеховский или Буланов-старший, в какую-нибудь парижскую «патриотическую» газету, что он не благополучен по патриотизму? Но как бы там ни было, все-таки известная свобода у нас есть. Газета «Возрождение» может утверждать, что я перешел на службу к большевикам, но к стенке меня все-таки не поставит. А потому — «вперед без страха и сомнения»! Если Бог не выдаст, никто нас не съест.
Я согласен с С. В. Бартом, что в конце концов единственный суд, который признают в глубине души своей все выдающиеся писатели, это именно суд зарубежный. С. В. Барт пишет, что похвала Литературной Академии была бы высшим, сокрытым от глаз соглядатаев, торжеством для советских писателей.
Положение это, на мой взгляд, верное.
Весь вопрос в том, как его конкретизировать. Зарубежная Академия могла бы, в той или иной форме, отмечать наилучшие произведения советской литературы или наиболее талантливых ее писателей. Но согласится ли С. В. Барт со мною, что такая похвала может слишком дорого стоить обитателю широкой советской тюрьмы? Похвалит Зарубежная Академия кого-нибудь из писателей, а его немедленно превратят в «лишенца»! Я чуть-чуть не назвал одну фамилию, но вовремя остановился: как бы не повредить.
Словом, хотя С. В. Барт и прав но существу, его предложение следует хорошенько обдумать и поступить очень осторожно.
По странной случайности, через несколько дней после моей первой статьи о проектированной Академии, И. А. Бунин получил премию Нобеля. Это маленькое событие дало большой аргумент в пользу моего проекта. Характерно также, что некоторые произведения Бунина, написанные им уже в изгнании, были напечатаны и на территории советской России. Этот факт является аргументом в пользу предложения С. В. Барта…
— Д. Философов, «Зарубежная Академия», там же, с. 2. Ср.: Д. В. Философов, «Проект Литературной Академии Русского Зарубежья», Молва, 1933, № 266, 13 ноября, с. 3.
Horror vacui. Меч, 1934, № 3–4, 27 мая, с. 14.
О вымирании поэзии, новаторстве и стилизации. Меч, 1934, № 11–12, 22 июля, с. 11–12.
Бессонница. Ю. Терапиано. Стихи. Меч, 1935, № 15, 14 апреля, с. 6. В статье цитируются стихотворения, помещенные соответственно на стр. 7, 21, 9 (приведено целиком), 12 и 16 книги Терапиано. Ср.: Георгий Адамович, «Литературные заметки», Последние Новости, 1935, 14 марта, с. 2 (о сборнике И. Голенищева-Кутузова «Память» и «Бессоннице» Терапиано); Владислав Ходасевич, «Книги и люди. Новые стихи», Возрождение, 1935, 18 июля, с. 3 (целиком о книге Терапиано); К. Мочульский, <рец.:> «Ю. Терапиано. Бессонница», Современные Записки, LVIII (1935), с. 476–477.
Л. Гомолицкий. Смерть с голубыми глазами. Молва, 1933, № 83, 9 апреля, с. 3. С сокращениями помещено в качестве предисловия в кн.: С. Барт. Стихи (Варшава, 1933).