ТОСКА ОСТРОВИТЯН
На первых строках моей статьи благодарю Бога за то, что он не сотворил меня почтенным.
В 1922 году носят юбки по щиколотку, пояса из мишуры, жилеты из парчи.
В 1912 году по улицам уже ходили трамваи.
В 1912 году влезать на подножку трамвая в узком платье было неудобно.
В 1913–1914 годах женщины носили шляпы с высокими эгретами.
В 1913–1914 годах женщины, носящие шляпы с высокими эгретами, ездили на автомобилях.
Ездить на автомобилях в шляпе с высоким эгретом было неудобно, так как перья упирались в крышу автомобиля, как листья пальмы о стекла оранжереи в рассказе Гаршина[290].
Дамы, ездящие на трамваях, были дамы сравнительно бедные.
Им было неудобно влезать в трамвай в узкой юбке, но приходилось применяться.
Мода же сама применяется, [а] переменяться не хотела.
Дамы, ездящие в автомобилях, были богаты, и вот явился особый тип автомобильного кузова с крышей, приподнятой сзади, эта надстройка была сделана для того, чтобы не ломались эгреты.
Вывод:
Мода может не соответствовать техническим условиям момента, может быть неудобна и все же удержаться, приспосабливая жизнь к себе, а не приспосабливаясь к жизни.
Второй вывод:
История изменения костюма (мод) не связана непосредственно с изменением быта.
История карикатуры показывает нам, что мода все время находилась в противоречии с требованием практической жизни.
Мода — один из примеров оторванности искусства от жизни.
Мы вбиты в жизнь, как железные гвозди в дерево.
Мы ввинчены в жизнь, как стальные винты в железо.
Но человек хочет шевелиться, он немеет в жизни, как нога в туго затянутом шнуровкой башмаке.
Человек создает искусство.
Искусство превращает ходьбу в телегу, и только медведь одет в свое платье — шкуру, человек в свое платье наряжен.
То, что мы назовем любовью, не есть просто влечение мужчины к женщине.
Мы любим, внося в любовь элементы искусства, ставим себе преграды, преодолеваем их.
В самом ходе романа есть свои моды.
Не одной необходимостью движется вперед жизнь человека, но и произволом.
История искусства — история произвола.
Увы, я живу в начале XX века во время, которое отнимает все время на то, чтобы жить.
Я принужден писать скачк?ми.
В современных модах обращала на себя внимание их нормативность, т. е. то, что их кто-то предписывает.
Причем именно в модах достигнуто полное сосредоточение определяющей воли в одном центре.
Существует не только всемирный союз, но и всемирные фасоны дамских шляп.
Немец Шпенглер написал книгу о близком конце современной цивилизации.
Он говорит, что и наша культура погибнет, как погибла когда-то античная, что мы не избранники истории, что наш день не вечен.
«Падающий камень если бы мог думать, то думал бы, что он падает по собственной воле», — сказал один философ, отрицающий существование свободной воли у человека[291].
Я полагаю еще, что падающий камень если б мог думать, то думал бы, что он будет падать вечно.
Может быть, поэтому мне кажется, что день сегодняшней культуры вечен.
Еще никогда не имело человечество всемирного быта.
Украинский наркомпрос получает книги, напечатанные на украинском языке, из Мексики.
Массовая продажа бриллиантов в России ухудшает, может быть, положение какого-нибудь кафра в Южной Африке.
В области не быта, а в области произвола — искусства еще никогда не было так, как сейчас, когда Давид Бурлюк с картинами, как рассказал мне Иннокентий Жуков[292], приезжавший из Читы, когда Бурлюк с выставкой своих картин катает по Японии и хочет ехать в Полинезию.
Никогда еще русская танцовщица, как сегодня балерина Павлова, не делалась предметом толков и споров газет всего мира.
Никогда еще Европа не интересовалась негритянским искусством.
Человечество круто свернуто в один сверток.
И вот сейчас целый свет будет носить юбки по щиколотку и из обезьяньего меха отделку на платьях и пояса из мишуры.
Человеческое искусство, человеческие моды. Хороши они или нет, сейчас [они] всемирны. Человечество же в целом, может быть, уже переросло и обезьяний мех на отделку.
Одна моя знакомая живет на острове Мартинике.
Имя ее Эльза[293].
Она мне прислала открытку, что тоскует.
Есть такая тоска островитян.
Море кругом.
Чувствует человек, что кругом море. Даже когда моря не видит.
Тоскует человек, хотя и не видит края своей земли.
Тесно.
Так писала мне Эльза с острова Мартиника.
Напишу ей, что и я тоскую.
Тоской островитянина.
Кругла земля.
Не видал я никогда ее края, и нет у нее краев.
Кругла земля.
А я тоскую на земле, висящей летучим островом в мире — море.
Я тоскую тоской островитянина.
Человеческий дух и человеческая наука переросли землю.
Науке на земле физически тесно.
Для полной проверки принципа относительности, открытого Эйнштейном, нужны, быть может, земным академиям члены-корреспонденты на Марсе.
Тоской островитян тоскует наука земли.
Читал о попытках сношения с Марсом.
Жду писем.