Ник. Андреев{42} Рец.: «Современные записки», книга 49

Ник. Андреев^{42}

Рец.: «Современные записки», книга 49

<…> Сирин до сих пор остается для многих спорным писателем. Пожалуй, есть какая-то мода на снисходительное неприятие его. Это, конечно, только следствие читательской несерьезности или пристрастности Можно любить или очень не любить характер его творчества, можно называть его наследником Бунина или связывать его с бульварными романистами Запада (все это неверно и несущественно), но нельзя, при условии честного отношения к литературным фактам, отрицать ни его исключительной одаренности живописца, прекрасного умения показать мир разоблаченным от привычных нам, омертвелых зрительных форм, ни его большого композиционного искусства, поразительной изобретательности в деталях и сложности привлекаемого им психологического материала. В какой-то мере Сирин является синтетиком и русских литературных традиций (в их направленности к вечному, общечеловеческому содержанию), и западноевропейского художественного сознания (с его приматом формы). В этом смысле Сирин оказывается одним из наиболее замечательных представителей современной русской прозы, пытающейся найти новые литературные русла.

«Камера обскура», поскольку можно судить по напечатанным главам, вещь для Сирина очень характерная. Тема взята из немецкой жизни и, по-видимому, отчасти идет по линии «Короля, Дамы, Валета», книги большого формального интереса.

Как и всегда и все у Сирина, роман начинается неожиданностью: длинноватым и как будто бы посторонним рассказом. Но незаметное авторское движение — и читатель перенесен в центр фабульной завязки. Спокойный, устойчивый мир, словно под безжалостным лучом прожектора, странно видоизменяется: он пробужден, привычная перспектива искривлена, сейчас будет катастрофа, ползущий эротический туман делает неверными самые отчетливые контуры, учащается пульс событий, — так и в столь, видимо, презираемых Сириным кинематографических картинах умный режиссер умеет выключить из сознания зрителя реальный мир, ловким монтажом дать иллюзию движения: впрочем, создание иллюзий — задача всякого искусства.

Пока роман не окончен, нельзя судить о его строении и даже о всей значительности бесспорно интересного психологического задания. Можно только добавить одно: повествование ведется столь уверенно, что иногда появляется опасение в присутствии у автора излишней беллетристической самоуверенности, сказывающейся в какой-то нарочитой смелости тона. Плотскость описаний почти предельна в своей отчетливости. К счастью, Сирин успевает вовремя остановиться, и читателю дается понять, что это лишь намеренное педалирование автором текста, стремление вскрыть описываемый быт до сердцевины. Любопытно, что герой имеет нечто родственное с Драйером в «Король, Дама, Валет», что некоторые детали кажутся уже знакомыми. Кой-какие отдельные выражения вызывают сомнения в своей бесспорной удачности, — во всяком случае не следовало бы писать о фильмах: «световая простокваша» (словесная и образная невнятица). <…>

Воля России. 1932. № 4/6 (июль). С. 183–184