Кингсли Эмис{131} Русский салат

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Кингсли Эмис{131}

Русский салат

Чтение литературных произведений — трудное, озадачивающее дело, ибо оно вызывает необходимость проявить независимость суждений. Потому неудивительно, что сочувственное внимание встречает писателя, который со всей возможной ясностью дает тебе понять, что из себя представляет его книга и как ты должен на нее отреагировать. Произведения Д.Г. Лоуренса, к примеру, едва ли оказывали бы такое воздействие на читателя без громогласной убежденности их автора в том, что они необыкновенно значительны и правдиво рассказаны, и без его еще более эффектного вывода, что расхождение во мнениях по этому поводу было бы равносильно признанию в терпимости к дурным привычкам. Большинство читателей весьма охотно верит обещаниям, и писатель должен порицать лишь себя, если его недостаточно громкие заверения обернутся отчаянным разочарованием читателя в его труде.

Вышесказанное относится не только к книгам из разряда глубоких, но также и к тем, что считаются просто забавными. Работа, являющаяся предметом данной рецензии, явно относится к забавным. Действие — разные мелкие злоключения ученого, русского эмигранта, в университетском мирке Америки — всего лишь течение тонкой струйки, пробивающейся между громадными отмелями причудливых комментариев, излияний и уводящих в сторону описательных фрагментов; чуть не на каждой странице маленький фейерверк — вот пнинские трудности с радиатором, вот Пнин под солнечной лампой, пнинские сложности с английским, Пнин, принимающий ванну, Пнин учится водить машину, сообщение о том, что «у него была тогда редкая рыжеватая бородка (теперь, если бы он не брил ее, на подбородке торчали бы только седые щеточки, — бедный Пнин, бедный дикобраз альбинос)».

Да, это должно быть забавно! И это должно быть здорово смешно, целомудренно проживать в кампусе, имея вокруг себя столько профессорских жен. Но есть в романе и определенная глубина, ибо в нем содержится множество литературных и живописных аллюзий. Тут же и печаль, ибо мы ни на минуту не можем позволить себе забыть, что Пнин навсегда изгнан из матушки-России. И, наконец, сюжет основывается на принадлежности к традиции… маленький человек… наивность… осада неблагоприятных обстоятельств, но… глаза ребенка… нежность… неисчерпаемая человечность… пафос… клоун…

Почему этот вялый, безвкусный салат из Джойса, Чаплина, Мэри Маккарти и, конечно, Набокова привел в восторг и так захватил Эдмунда Уилсона, Рэндалла Джарелла{132} и Грэма Грина, есть тайна за семью печатями. Комментарии последнего в общем и целом сводятся к одному: «Это уморительно забавно и печаль…» Так, по-видимому, был захлестнут эмоциями, что даже не договорил. А с точки зрения Уилсона, Набоков, «вероятно», так же захватывает, как Гоголь. Похоже на рекламное шоу, не правда ли?

Kingsley Amis. Russian Salad // Spectator. 1957. № 6744 (September 27). P. 403

(перевод А. Спаль).