II
Один из таких вывертов, характерных для русской культуры, – это концептуализм, который предлагает свои способы борьбы с платоническими экстазами отечественной истории и идеологии. Концептуализм – такой выверт советской идеологии (а также русской психологии, в пределе – всей мировой культуры), когда ее ценности доводятся до чрезмерности, до какого-то экстаза, который, едва полюс этого движения достигнут, тут же выворачивается в прямо противоположный полюс цинической насмешки. Такой двуполярностью, то есть искусством выкрутасов, вывертов, смеховых надрывов, и живет концептуальное слово.
Владимир Сорокин так определяет метод своего письма: «Я пытаюсь найти некоторую гармонию между двумя стилями, пытаюсь соединить высокое и низкое. Попытка соединить противоположности представляет для меня некий диалектический акт и выливается в симбиоз текстовых пластов»[693]. Вернее было бы сказать, что в прозе Сорокина соединение высокого и низкого осуществляется не в гармонии, а скорее в верчении и выворачивании полюсов. Один и тот же образ раскручивается из одной крайности в другую.
Во всяком случае, читать Платона вперемежку с Сорокиным, кося глаз то в одного, то в другого, мне представляется не менее полезным для выпрямления нашего взгляда, чем читать Аристотеля. Попробуем положить с левой стороны диалог Платона «Политик», а с правой – книгу Сорокина «Норма».
У Платона читаем:
Чужеземец. Ты чудак! Трудно ведь, не пользуясь нормами, пояснить что-нибудь важное…У меня, милый мой, оказалась нужда в норме самой нормы.
Сократ мл. Так что же? Скажи! Уж меня-то ты можешь не стесняться…
Чужеземец. …Мы – я и ты, верно, ничуть не погрешим, если решимся познать природу нормы по частям, сперва увидев ее в маленькой норме…
Сократ мл. Было бы совершенно правильно поступить именно так…
Чужеземец. …Для этого нам необходима, как было сказано, норма.
Сократ мл. Весьма даже необходима.
Чужеземец. Какую же можно найти самую маленькую удовлетворительную норму, которая была бы причастна той же самой – государственной – деятельности?[694]
В книге Владимира Сорокина «Норма»[695] как раз и демонстрируется разнообразие маленьких норм, из которых состоит жизнь обыкновенных советских людей и из которых слагается одна большая государственная норма.
Она снова села, выдвинула ящик в тумбе стола:
– Норму вот никак не осилю.
– А ты осиль.
Оля вынула пакетик, на котором лежали остатки нормы, стала отщипывать и есть… (С. 14)
Внизу плавала, терлась о гранит разбухающая норма.
– Кирпичик какой-то, Лень…
– Слушай, да это же норма.
Лицо парня стало серьезным (С. 30).
На пакете было оттиснуто красным:
НОРМА
Пакет был надорван. Георгий заглянул внутрь:
– Норма… надо же…
Екатерина Борисовна вздохнула…
А можно норму посмотреть, теть Кать? – Георгий вертел в руках пакет (С. 51).
Если мы, начитавшись Сорокина, заново перечтем Платона, то и его слова о «познании природы нормы по частям» и о «маленькой удовлетворительной норме» приобретут некий дополнительный, «концептуальный» смысл – тот самый, который соединяет опыт коммунистического строительства с утопическим государством Платона. И окажется, что сорокинская игра с понятием «нормы», которую приходится глотать гражданам Самого Нормального государства, подавляя отвращение к ее вкусу и запаху, удивительно корреспондирует с аристотелевской критикой платоновского учения об идеях.
По Аристотелю, Платон напрасно удваивает мир вещей в мире идей, поскольку эти последние ничего не добавляют к первым и представляют собой пустые категории, которые, однако, как выясняется в социальном учении Платона, требуют жертв от общества, от реальных людей. Может быть, они не так уж и расходятся в своих антиплатонических воззрениях, Аристотель и Сорокин, «философ» – первоучитель европейской мысли и самозваный «монстр русской литературы»?