Ксенофонт Афинский. Трапезунт

Ты танцевала на пиру,

ликуя и рыча, пиррихий…

Завороженный, поутру

пришел я к твоему костру

взглянуть на милую сестру

и сон ее священно-тихий…

И что же? Тусклый пламень губ

пророчит мне во тьме двояко

радеть, покуда я не труп,

моим соотчичам и дракой

за око око, зуб за зуб,

и словом редким пользы всякой,

не ожидая мзды… Бог скуп

и потчует иных инако,

но мнилось, твой бровей уступ,

скрыв детский взор, надменно груб,

скрыв нежный разум, рабски туп,

скрыв резвый норов, прям, однако

ноздрям крылатым гневно люб

дым рдяных жертв… Клянусь собакой!

Священный выступает кот

из плоско-серых пятен утра

и взорами из перламутра

воображение влечёт.

Я чую веяние дрём

от камышей и пашен Нила,

и взгляды бога-крокодила

меня включают в окоём.

Жрецы угодливо за труд

связать мне не считают ноги,

хотя на кровь из раны боги

уже откликнулись, бредут

и лезут вдруг наперебой,

и рвут уже с костями мясо,

а самый прыткий черновласой,

зажмурясь, хрустнул головой.

Твоя суетливость от недосыпа…

Вернейшая из примет…

Над нами раскинулась старая липа,

древо бесед.

И причина промахов в недосыпе,

и нет в нихт воей вины…

На-ка вот, лучше, выпей,

как будто и нет войны,

и благоволением солнца

пикник наш не обойден,

и пируют два многоженца

в кругу своих жен.

Ноутром начнется битва…

Ты хочешь молитву читать?

Не надо… Наша молитва

рубить и пронзать.

Я тоже всажу трехгранный

в тело теплое штык

и взор отведу туманный…

Я не привык.

А может, будет в охотку

купать супостата в крови…

Но завтра… Сегодня пьем водку

и говорим о любви.

В детстве мы любим арбузы

и лепить куличи из песка.

Супреком во взгляде музы

смотрят издалека.

Учитель наш толстопузый

вгоняет нас в пот потом.

С нежной улыбкой музы

стоят за окном.

Потом семейные узы

закабаляют нас.

Потупившись, скромные музы

ждут свой час.

И вот мы с тобой на воле…

Не видишьли где тех муз?

Не скупись, отрезай поболе

копченого мяса кус.

Да, музы исчезли, как этот

в горле хлеба кусок…

Это ведь верный метод

живую бабу под бок.

Да, девок продажных кодла

ждеттебя.-.Атыпей,

ибо неподлинное подло,

и гони их взашей!

Запомни из этой ночи

лишь над сердцем твоим

звезды путеводной очи

сквозь дум благовонный дым…

Да… Все поражения от недосыпа…

Спи, солдат, спи!

Не стесняйся храпа и хрипа,

храпи и хрипи!

Наверное, я не замечу

завтра смерти твоей,

погруженный по уши в сечу.

А ты моей!

Прекрасных нам сновидений

в гостеприимном стогу…

Музы, вне всяких сомнений,

помогут скрыться врагу…

Их девять… Нет, кажется, десять…

Должны ж они чем-то помочь!

Не все же им куролесить

в та кую ночь!

Как отрешусь от воинственных воплей валькирий, если

шепотом призрачных губ эльфы тревожат меня?

Я в чине смертного служил

в Твоей, Господь, подлунной рати.

Тщету моих подлунных сил

питало солнце благодати.

А плоти и поднесь пуды

по поприщам снуют искуса…

О, только не ослабь узды

над сердцем подлеца и труса!..

Продумывание дотла

и до серебряной золы

дарует белые крыла

над облаками сизой мглы,

и благовонный вихрь огня

на небо золотую нить

сучит, сверкая и дразня,

истоки бездн осеменить,

вместить, застигнуть и постичь

алтарь дарующей войны

за дымом жертвенных добыч

под лживым сполохом луны

и осознать себя навек

горящим в пасти смертных уз

да солнце, сев за створки век,

вдруг гарью осолит мой вкус…

По окончании войны

мы будем жить с тобою в мире,

бездомны и опьянены

напитком в солнечном потире,

безгневны и просвещены

очарованиями шире

и выше горней глубины

в горящем звездами эфире!

Мы будем дружно налегке

навстречу радужным просторам

в простом ромашковом венке

с неисчерпаемым задором

плыть вниз по жизненной реке

и на берег сходить лишь взором…