* * *

Октябрь сорок первого года.

Патруль по Арбату идет.

И нет на вокзалы прохода.

И немец стоит у ворот.

И прусский полковнику Химок,

сглотнув торжествующий вопль,

как будто бы делая снимок,

навел на столицу бинокль.

А что же столица?

Стол и ца

глядит тяжело и темно,

как будто всех жителей лица

столица сплотила в одно.

Бредут от застав погорельцы,

в метро голосят малыши,

и вбиты железные рельсы

крест-накрест во все рубежи.

Нестройно поет ополченье,

соседи дежурят в черед,

и странное в небе свеченье

заснуть никому не дает.

…Но, смену всемирных коллизий

приблизив незримой рукой,

пехота сибирских дивизий

грядет, как судьба, по Тверской.

Но знает у ржевского леса

стоящая насмерть родня,

что в доме напротив МОГЭСа

к весне ожидают меня.

Меня прикрывает столица,

меня накрывает беда.

И срок мой приходит – родиться

теперь – иль уже никогда.

Бьют пушки,

колеблются своды –

и время являться на свет!

Октябрь сорок первого года.

Назад отступления нет.