Девушка в лесу (стихи для Анны)

О, выпуклые клубни облаков

почти напоминают локти бога,

который только-только был таков

у тех стогов и вновь стоит у стога.

Висит слюна ветров. Не запотеть

стеклу небес, прозрачное – прозрачно.

Вовсю летит желание лететь

по синеве в прохладе новобрачной.

Вот девушка, она больна собой,

её мутит от девства. Между прочим,

она перековеркана водой

(читай: отражена не очень точно).

Покрыты щеки жёлтым и другим

(ещё не жёлтым), в волосах – волокна

стеклянной паутины; поглядим,

как выпукло лицо её намокло.

Подушечки ленивых пальцев – глянь,

измазаны зелёнкой гусеницы,

но эта не какая-нибудь дрянь,

а жидкость сна, что насекомым снится.

Она сидит на маленьком холме,

желая кушать завтрак свой нехитрый,

его перечисленье в радость мне:

пушистый персик, никогда не бритый,

большого хлеба пористый кусок,

яйцо, чей кальций мал для небосвода

(но в самый раз яйцу), и не брусок –

брусочек масла немужского рода,

и муравьи (она проглотит двух)…

Округа покрывается движеньем,

как плёнкой – глаз, как глухотою – слух,

как зеркало покрыто отраженьем.

(Пока ты жив, всё умирает, но,

пока ты мёртв, всё тоже умирает,

но смерти нет, и нет давным-давно,

хотя об этом люди мало знают,

поскольку смерть на первый взгляд верна,

а на второй – смешна и суетлива,

на третий – бескорыстна и странна,

на пятый – беспощадна и ленива,

но на шестой – она идёт на нет,

а слова «нет» в природе не бывает:

за ним темнеет непонятный свет,

который темнотой себя скрывает.

И это непонятно, но легко,

но жидко, но солено и прекрасно.

Прекрасное на самом деле то,

что в красоте не уместилось. Ясно?)

Летают птицы об одном крыле,

и синий воздух их не понимает,

мир нарисован на его стекле

и в девушке частями исчезает.

Она не говорлива, но скромна,

она любвеобильна, но не очень,

она сегодня именно она

и ею будет до начала ночи.

И то, что вместо сердца у неё

на самом деле – золотой котёнок,

что глазками, как точками над Ё,

таращится, испуганный, спросонок –

пускай, пускай; вокруг него – вода

испачканной самой собою крови…

Природа, проползая в никуда,

не шумы издаёт, а шорох боли.

И девушка волнистая, как путь

небритого, как персик, шелкопряда,

легла вокруг природы отдохнуть,

ну, не вокруг (хотя вокруг!), а рядом.

Потом наступит древнее потом,

и девушка, не ябеда, не злюка,

сойдя с холма, исчезнет за холмом,

неся в руках пучок лесного лука.

И видя, как мелькают у земли

её уже натоптанные пятки,

исчезнет лес, и загудят шмели

и тоже растворятся без оглядки.

Младенцы, что родятся в этот миг,

(из них погибнет более две трети)

не крик исторгнут, исторгая крик,

а клич сраженья, обращенный к смерти.

И не узнав, кто им на свете мать

(но вы-то догадались?), по приказу

они уйдут красиво умирать

и неумрут, по крайней мере, сразу…