ИНТЕРТЕКСТ, ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬ

ИНТЕРТЕКСТ, ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬ

от франц. intertextualite, англ. – intertextuality.

Время, что ни говори, летит стремглав. Еще десятилетие назад не было для российских литературоведов большей сласти, чем обнаруживать скрытые цитаты, разгадывать авторские ребусы, открывать намеки и переклички, зашифрованные (или будто бы зашифрованные) в том или ином произведении. А сейчас… Разыскания в сфере интертекста из массовой интеллектуальной моды вышли, оставшись достоянием пытливых провинциальных аспирантов, круга авторов журнала «Новое литературное обозрение» и немногочисленных представителей той школы, которую за неимением лучшего термина называют филологической критикой. Да и «само слово “интертекстуальность”, – сухо говорит Владимир Новиков, – уже буквально дышит на ладан. Подобно тому, как ни одна терминологическая новинка структурно-семиотической школы не дожила до 2001 года, не стала необходимым элементом мирового эстетического языка, так и постструктуралистская двусмысленная лексика неизбежно останется явлением века минувшего».

Ну, такие фразы, можно, положим, произнести лишь в полемике. Если же снять ажитацию, по необходимости вызванную той терминологической (и методологической) войной, что на протяжении десятилетия шла в нашей филологии, то выяснится, что интертекстуальность – термин не лучше и не хуже любого другого. Его еще в 1967 году ввела французская исследовательница Юлия Кристева, основываясь на открытиях Михаила Бахтина. И, в частности, на работе «Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве» (1924), где было отмечено, что помимо окружающей действительности художник имеет дело также с предшествующей и современной ему литературой, с которой он находится в постоянном диалоге. То есть цитирует и пародирует ее, парирует или находит в ней поддержку.

Мысль, что называется, сильная, многое, хотя и далеко не все объясняющая в словесности. Так что ноу-хау постструктуралистов (и ноу-хау, заметим, исторически продуктивное) состояло лишь в том, что они вовсе убрали действительность из поля рассмотрения, сосредоточив свое внимание исключительно на межтекстовых, внутрилитературных перекличках. Поэтому в их собственных трудах «мир, – по словам Игоря Ильина, – предстает как огромный текст, в котором все когда-то уже было сказано, а новое возможно лишь как смешение определенных элементов в новых комбинациях». «Каждый текст, – процитируем еще и Ролана Барта, – является интертекстом; другие тексты присутствуют в нем на различных уровнях в более или менее узнаваемых формах: тексты предшествующей культуры и тексты окружающей культуры». Что же касается новейших концепций интертекстуальности, то в них, – как заметил Сергей Зенкин, – «фактически отменяется диахроническое направление литературного развития; все произведения литературы располагаются не во времени, а в пространстве ‹…›, соседствуя и взаимодействуя благодаря работе читателя, совершающего произвольные путешествия по этому пространству».

Эта генерализация или, говоря иначе, непомерно расширительное толкование бахтинского открытия, превращение его из технического по сути инструмента исследования в универсальный ключ ко всем замкам, дали, разумеется, возможность положить понятие интертекстуальности в основу теории постмодернизма. Но они же достаточно скоро перевели интертекстуальные разыскания (часто, повторимся, небесполезные) в разряд объектов для постоянных насмешек и пародирования со стороны коллег-филологов, либо стоящих на позициях традиционного литературоведения, либо, как уже упомянутый Владимир Новиков, воспитанных на научных идеях Юрия Тынянова, Виктора Шкловского, всей отечественной формальной школы.

Все аналогии хромают, это понятно, но судьбу интертекстуальности полезно сравнить с судьбою открытий Зигмунда Фрейда в области детской сексуальности. Они ведь тоже были генерализованы и поняты как отмычка решительно ко всем загадкам и тайнам человеческой психики, так что лишь спустя десятилетия, лишь после испытания повальной модой и позднейшей сокрушительной критикой им удалось занять скромное, но законное и достойное место в арсенале средств и приемов научной психиатрии.

См. КРИТИКА ФИЛОЛОГИЧЕСКАЯ; ПОСТМОДЕРНИЗМ; ЦЕНТОН