ИСКРЕННОСТЬ В ЛИТЕРАТУРЕ, НОВАЯ ИСКРЕННОСТЬ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ИСКРЕННОСТЬ В ЛИТЕРАТУРЕ, НОВАЯ ИСКРЕННОСТЬ

В современной речевой практике искренность понимается как слово из одного смыслового гнезда с откровенностью, правдивостью, чистосердечием, открытостью и непритворностью, то есть, говоря иначе, живет как антоним всякого рода фальши, равнодушию и лицемерию. Что и объясняет писательскую и читательскую апелляцию к ней, когда в литературе верх берут либо казенщина, либо чрезмерная умственность (рационалистичность) и аутизм, а сердечность и вообще эмоциональность начинают восприниматься как качества необходимые, желаемые, но тем не менее остродефицитные.

Такое в истории нашей словесности случается уже во второй раз. И характерно, что переход от сталинщины к оттепели знаменовала собою статья Владимира Померанцева «Об искренности в литературе» (Новый мир. 1953. №?12), где автор, подвергнув язвительной критике эталонные произведения социалистического реализма тех лет, не только констатировал: «Искренность – вот чего, на мой взгляд, не хватает иным книгам и пьесам», не только заметил: «Неискренность – это не обязательно ложь. Неискренна и деланность вещи», но и выдвинул собственный эстетический императив: «Степень искренности, то есть непосредственность вещи, должна быть первой меркой оценки. Искренность – основное слагаемое той суммы даров, которую мы именуем талантом».

Понятно, что эта попытка заменить принцип коммунистической партийности безыдейной и аполитичной искренностью не могла остаться безнаказанной, и имя В. Померанцева практически навсегда исчезло из советской печати. Но, при всей плачевности личной судьбы этого замечательного критика, его идеи победили в литературе 1950-1970-х годов, что и подтверждает опыт «эстрадной поэзии», «тихой лирики», «окопной», «исповедальной» и «деревенской» прозы, драматургии Виктора Розова, Леонида Зорина, Александра Володина, Александра Вампилова, Михаила Рощина, – словом, всех тех явлений, которые определили собою облик второго русского модернизма.

С тех пор прошли десятилетия. И требование искренности, мечта об искренности, порыв к искренности вновь вырвались на поверхность литературных дискуссий. Уже, разумеется, не как демарш против бездушия и лжи официозной литературы, ибо официозной литературы в природе больше не существует, а как альтернатива постмодернистскому (по своему происхождению) взгляду на словесное искусство как на род «игры в бисер», когда чтение превращается в трудоемкую дешифровку тех или иных культурных кодов. «Налицо, – говорит Александр Кабаков, – тенденция вымывания из литературы эмоциональной составляющей и все более старательного наполнения текстов чистыми литературно-техническими достижениями. Ледяной градус чувств и ювелирная профессиональная работа сейчас в равной степени свойственны и лучшим образцам массовой литературной продукции, и практически всей “высокой” литературе. ‹…› Стихи все больше становятся интеллигентным подобием ребусов, романы превращаются в пазлы высшей сложности или описания продвинутых компьютерных игр, рассказы выстраиваются вокруг анекдотической схемы».

Таков диагноз. И неудивительно, что даже «из недр концептуализма, – как замечает Данила Давыдов, – благодаря лично Пригову вырастает движение “новой искренности”», где «декларируется преодоление концептуализма привнесением в текст прямого высказывания, подчеркиванием авторского “я”, нарочитым помещением в текст реалий, связанных с бытованием того или иного весьма узкого круга реальных людей и т. д.». Возникновение и торжество нового сентиментализма предвидит Тимур Кибиров, подчеркивая, что «читателю и зрителю… уже давно (если не всегда) хочется эмоционально наполненного искусства». Об искренности как синониме современности в искусстве говорит Дмитрий Бавильский, искренности, каждый на свой манер, жаждут глашатаи нового реализма, постинтеллектуализма и постконцептуализма, а критики, размышляя о книгах Людмилы Улицкой, Михаила Веллера, Евгения Гришковца, других успешных сегодня писателей, неизменно выделяют искренность как решающее качество нарождающейся у нас миддл-литературы.

Одним из ресурсов, обращение к которому помогло бы устранить эстетический барьер между литературой и действительностью, называют и литературу русского Интернета, Как заявляет, в частности, Мария Митренина, «приоритет искренности над грамотностью, благодаря Сети, может стать установкой для переворота в литературе вообще. И кто знает, не даст ли это русской литературе свежее дыхание, не появятся ли наконец тексты, которые будут захватывать всех, а не только собратьев-литераторов? Здесь может случиться и культурная война (первая ласточка – страсти вокруг очень искренней, но, может, не совсем литературно грамотной Денежкиной), и это очень интересная перспектива». Перспектива действительно интересная и, возможно, даже обескураживающая, но если иметь в виду не обязательно прозу и поэзию, представленную в Интернете, но и такие специфические форматы, как, например, «Живой журнал», то нельзя исключить, что литература, – по крайней мере, в перспективе – откликнется и на этот импульс, несущий в себе и энергию тотальной естественности, и своего рода варварское обаяние.

См. АУТИЗМ И КОММУНИКАТИВНОСТЬ В ЛИТЕРАТУРЕ; КРИТИЧЕСКИЙ СЕНТИМЕНТАЛИЗМ; МИДДЛ-ЛИТЕРАТУРА; НОВЫЙ РЕАЛИЗМ; ПАРТИЙНОСТЬ В ЛИТЕРАТУРЕ; ПОСТИНТЕЛЛЕКТУАЛИЗМ; СЕТЕРАТУРА; СТРАТЕГИЯ АВТОРСКАЯ