НАРОДНОСТЬ В ЛИТЕРАТУРЕ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

НАРОДНОСТЬ В ЛИТЕРАТУРЕ

Сколько-нибудь ответственные, эстетически вменяемые люди о народности в литературе сегодня предпочитают не высказываться. Чему есть, по крайней мере, три причины: 1) изначально беспредельная многозначность этого понятия, понуждающая говорить не о народности как таковой, а о народности «по Гердеру», «по Белинскому», «по Уварову», «по Чернышевскому» или «по Аполлону Григорьеву»; 2) тенденциозно оценочное употребление этого термина в годы советской власти, когда «народными» представали не только Александр Твардовский и Михаил Шолохов, но и Иван Стаднюк с Егором Исаевым, а Николай Клюев и Александр Солженицын оказывались либо анти-, либо псевдонародными писателями; 3) приватизация понятий «народ» и «народность» литераторами, в итоге гражданской войны в литературе заселившими нишу коммуно-патриотической словесности.

Впрочем, и из этого лагеря сегодня если что и доносится, то исключительно либо смутные призывы «не терять связи с той народностью, что “выше” реформ, перестроек, идеологических партийных приватизаций» (Капитолина Кокшенева), либо риторические пассажи типа: «Для меня народ – это вершина всего. Я народу поклоняюсь, я никогда его не похуляю, нет даже намека его похулить, что сегодня так часто делают и демократы всех мастей, и даже патриоты» (Владимир Личутин).

Остается или вздохнуть, заметив вслед за Александром Агеевым: «Будь ты семи пядей во лбу, будь ты непревзойденный виртуоз “плетения словес”, но попробуй выстроить что-нибудь серьезное, используя слово “народ”, как непременно впадешь либо в банальность, либо в выспренность, либо в мистику».

Или, как это делает подавляющее большинство современных критиков, попросту вычеркнуть понятие народности из своего рабочего лексикона, сохраняя его разве лишь для диссертаций по истории русской литературы XIX века.

Или – намечается в последнее время и такая возможность – попытаться наполнить старозаветное понятие принципиально новым содержанием, исходя из того, что народность, понятая как соответствие творчества вкусам и ожиданиям большинства народонаселения, есть не некая универсальная эстетическая категория, но первейший и вернейший признак массовой литературы. В этом смысле, – размышляет Марина Загидуллина, – «авторов “массовой литературы” можно рассматривать как “борцов за право народа на собственные вкусы”. Иначе говоря, это новая старая проблема народности в литературе. ‹…› Новое понимание народности ‹…› и лежит в основе массовой литературы». Такой – десакрализующий – подход, похоже, поддерживают и сами творцы масскульта («Я народный писатель, пишу для улицы», – с гордостью говорит Дарья Донцова), и их издатели, предпочитающие включать в серии под названием «Народный роман» не произведения, допустим, Василия Белова или Бориса Екимова, а книжки типа «В зеркале Венеры», «Муж по случаю», «Замуж по справочнику кино» или «Привет из Парижа».

Эвристический смысл в подобной перекодировке, возможно, и есть, хотя, правду сказать, все равно непонятно, зачем понятие со столь почтенной родословной отдавать в забаву рыночным мальчикам (и девочкам). Может быть, и в самом деле лучше держать его в резервном арсенале современной культуры, надеясь на то, что «демократическое развитие повысит уровень мировой аудитории искусства, а оно, углубляя гуманистическую ориентацию, углубит и свою народность» (Юрий Борев).

См. ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА В ЛИТЕРАТУРЕ; ИМПЕРСКОЕ СОЗНАНИЕ В ЛИТЕРАТУРЕ; ПАТРИОТЫ И ДЕМОКРАТЫ В ЛИТЕРАТУРЕ; ПУБЛИЦИСТИКА, ПУБЛИЦИСТИЧНОСТЬ; ИДЕЙНОСТЬ И ТЕНДЕНЦИОЗНОСТЬ В ЛИТЕРАТУРЕ