ПОРНОГРАФИЯ В ЛИТЕРАТУРЕ
ПОРНОГРАФИЯ В ЛИТЕРАТУРЕ
от греч. pornos – развратник.
Наиточнейшее, хотя, вероятно, и не слишком научное определение этому понятию дал Иосиф Бродский, заметив, что «порнография – это неодушевленный предмет, вызывающий эрекцию». И действительно, единственной специфической задачей порнографического искусства является стимуляция полового чувства либо тонизирующих воспоминаний об этом чувстве. Таким образом, анонимная фраза: «Эротика – это когда нравится, а порнография – когда хочется», – несет в себе ничуть не меньше смысла, чем бесчисленные попытки отечественных и зарубежных правоведов провести грань между этими понятиями, очертив состав деяния, которое во многих странах до сих пор интерпретируется как уголовно наказуемое.
Другой вопрос, что разных людей возбуждает очень уж разное. И как есть люди, готовые заняться мастурбацией при взгляде на картины Веласкеса или при знакомстве со сценой «падения» Анны Карениной в толстовском романе, так есть и те, чья ученость нейтрализует соблазн, даже если он исходит от самого «жесткого» порнофильма. Именно такие представители квалифицированного культурного меньшинства полагают, что «произведение искусства не может быть признано порнографией ни при каких обстоятельствах. Иное отношение к этому вопросу – острый симптом культурной невменяемости в особо тяжелой форме» (Макс Фрай).
Это во-первых. А во-вторых, степень восприимчивости к порнографической атаке зависит не только (и часто не столько) от индивидуального опыта и индивидуальной предрасположенности потребителя, сколько от ситуации, в которой он находится, и от норм, какие предписывает ему общество на том или ином этапе своей эволюции. Понятно, что тактика поведения психически здорового человека на нудистском пляже не может не отличаться от императива из анекдота, который так любит повторять президент Владимир Путин: «Мужчина должен всегда пытаться, а женщина всегда сопротивляться». Понятно и то, что цивилизационные нормы современной Европы отличны от обычаев Китая или Ирана, где за изготовление и распространение порнографии до сих пор карают смертной казнью, и что многое, понимаемое нами нынче как всего лишь пикантное и фривольное, было в глазах наших предков (предположим, современников Пушкина) грубо непристойным и сугубо запретным.
Как всякое явление, оценка которого базируется не на объективных критериях, а исключительно на общественном договоре, порнография, – по словам Линор Горалик, – «находится точно на грани между социально приемлемым и социально неприемлемым» и «без разделения на можно/нельзя ‹…› не существует». Поэтому и неудивительно, что в ХХ веке центр тяжести постоянно смещался с вопроса о том, какое произведение искусства возбуждает половое чувство, а какое доставляет эстетическое удовлетворение, в сторону вопроса, что данное общество в данный период своего развития еще считает постыдным, а что уже нет. Или, выражаясь иначе, в сторону отличения патологии от нормы. Произведения Генри Миллера и Анаис Нин, «Любовник леди Чаттерлей» Дэвида Герберта Лоуренса и «Лолита» Владимира Набокова, ранее запрещенные почти во всем мире, теперь почти во всем мире реабилитированы. И неслучайно проект закона «О государственной защите нравственности и об усилении контроля за оборотом продукции сексуального характера», принятый по инициативе Станислава Говорухина российским парламентом в 1999 году, хотя и заблокированный президентом, не признает порнографическими любые изображения добровольного полового акта, делая исключение лишь для описания действий, связанных с несовершеннолетними, с насилием, с животными и с надругательством над телами умерших.
Дает ли современная русская литература примеры таких исключений, которые можно и в связи с «продвинутой» цивилизационной нормой считать порнографическими? О да, разумеется. Для этого достаточно прочесть некоторые произведения Елены Черниковой, Левиты Вакст (Светы Литвак), Нины Садур, Ольги Воздвиженской (любопытно, но наивысшую степень сексуальной изобретательности и раскрепощенности в России демонстрируют именно писательницы), познакомиться с разного рода перверсиями, описанными Эдуардом Лимоновым, Владимиром Маканиным, Владимиром Сорокиным, Павлом Быковым, Баяном Ширяновым, Владимиром Тучковым, другими писателями, И если вспомнить к тому же, что, согласно не отмененной до сих пор русской традиции, употребление обсценной лексики автоматически сдвигает всякую презентацию сексуального опыта (и сексуальных фантазий) в плоскость порнографии.
Таким образом, как у неквалифицированных, так и у квалифицированных, но консервативно ориентированных читателей есть все основания называть наше время периодом порнографической вакханалии и звать то ли цензора, то ли городового, чтобы обложить многих нынешних писателей (и их издателей) штрафами по 500–800 минимальных размеров оплаты труда, как это и предусмотрено действующей 242-й статьей Уголовного кодекса РФ. Впрочем, применительно именно к литературе заслуживает внимания и альтернативная, но не менее авторитетная точка зрения. «Есть Уголовный кодекс. Он предусматривает наказания за ряд половых преступлений – за изнасилование и за совращение малолетних, – размышляет Игорь П. Смирнов. – Если в кинофильмах или в Интернете такие действия присутствуют во всей их неподдельности, не как разыгранные, но как картинки, за которыми стоит реальность, то производители подобной видеопродукции подлежат наказанию. Литература же – сугубое воображение, за которым нет действительных тел. Она не порнографична вовсе. Преследовать Сорокина могут лишь люди, чья эротическая фантазия столь неумеренна, что не способна отделить себя от фактичности».
Поэтому будет, видимо, разумным эксперименты в сфере пристойного/непристойного понимать как частный случай шоковых художественных стратегий, а отношение к порнографии (как и к обсценной лексике) считать проблемой личного выбора каждого читателя. Что же касается издателей, то им можно лишь рекомендовать размещение произведений, рискованных с точки зрения общественных представлений о благопристойности, в особых изданиях и книжных сериях – на манер уже существующей серии «Улица красных фонарей» издательства «ВРС» и по аналогии с локализацией торговли продукцией сексуального назначения в специально отведенных для этого местах.
См. НЕНОРМАТИВНАЯ ЛЕКСИКА; СТРАТЕГИЯ АВТОРСКАЯ; ТАБУ В ЛИТЕРАТУРЕ; ЦЕНЗУРА; ШОК В ЛИТЕРАТУРЕ; ЭРОТИКА В ЛИТЕРАТУРЕ
Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚
Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением
ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОКЧитайте также
О ЛИТЕРАТУРЕ
О ЛИТЕРАТУРЕ Владимир НАРБУТ* ЛЮБОВЬ И ЛЮБОВЬ (3-я КНИГА СТИХОВ. СПБ., 1913)Когда случайная группа приятелей по бильярду соберет между собой небольшую сумму и издаст на обоях «Садок судей», начинив его взвизгиваниями под Рукавишникова и отсебятиной под шаржированный
О ЛИТЕРАТУРЕ
О ЛИТЕРАТУРЕ ВЛАДИМИР НАРБУТ. ЛЮБОВЬ И ЛЮБОВЬСовременник. 1913. № 5. С. 355–356. Подпись: А. Ч. Раздел: «Новые книги». «Садок судей» — один из первых сборников русских футуристов, изданный в 1910 году в Петербурге. Текст отпечатан тиражом 300 экз. на обоях. Название предложено
ГЛАМУРНОСТЬ В ЛИТЕРАТУРЕ
ГЛАМУРНОСТЬ В ЛИТЕРАТУРЕ от фр. glamour – чары, волшебство; романтический ореол; роскошь, шик.Пародия на гламурность появилась в нашей литературе раньше, чем само это слово возникло, а затем и закрепилось в русском языке. Речь идет, разумеется, о стихах и прозе куртуазных
ДЕПРЕССИВНОСТЬ В ЛИТЕРАТУРЕ
ДЕПРЕССИВНОСТЬ В ЛИТЕРАТУРЕ от лат. depressio – подавление.Советская власть с депрессивностью боролась. Сумрачные картины действительности или внутреннего мира автора и его литературных героев интерпретировались как очернительство, и одной из обязанностей цензуры,
КИТЧ В ЛИТЕРАТУРЕ
КИТЧ В ЛИТЕРАТУРЕ И о содержании этого термина, и о его этимологии до сих пор идут споры. По одной версии, китч восходит к польскому слову cyc, означающему подделку. По другой – к просторечному немецкому глаголу verkitschen, kitschen, то есть удешевлять, породившему в немецком
КНИЖНОСТЬ В ЛИТЕРАТУРЕ
КНИЖНОСТЬ В ЛИТЕРАТУРЕ В советскую эпоху книжность, то есть насыщенность произведения литературными реминисценциями и его очевидная ориентация на канон высокой, элитарной культуры, воспринималась как безусловный недостаток, и критикам приходилось подбирать
КОНВЕНЦИАЛЬНОСТЬ В ЛИТЕРАТУРЕ
КОНВЕНЦИАЛЬНОСТЬ В ЛИТЕРАТУРЕ от лат. conventio – cоглашение.Идеей, что все в обществе – от принципов устройства государственной машины до правил хорошего тона – держится на незримых договорных отношениях между людьми и что означенным отношениям свойственно меняться,
КОНВЕРГЕНЦИЯ В ЛИТЕРАТУРЕ
КОНВЕРГЕНЦИЯ В ЛИТЕРАТУРЕ от лат. сonvergere – приближаться, сходиться.Мысль о сближении, а возможно и о слиянии, казалось бы, несовместимого, о поиске золотой середины как наиболее комфортном способе снятия противоречий, выглядящих непримиримыми, кого только не вдохновляла
НАРЦИССИЗМ В ЛИТЕРАТУРЕ, ЭГОИЗМ И ЭГОЦЕНТРИЗМ В ЛИТЕРАТУРЕ
НАРЦИССИЗМ В ЛИТЕРАТУРЕ, ЭГОИЗМ И ЭГОЦЕНТРИЗМ В ЛИТЕРАТУРЕ Одна из форм литературного поведения, проявляющаяся либо в склонности того или иного писателя к самовосхвалению, либо в демонстративном отсутствии у этого писателя интереса (и уважения) к творческой
СОЦ-АРТ В ЛИТЕРАТУРЕ
СОЦ-АРТ В ЛИТЕРАТУРЕ По свидетельству «Лексикона нонклассики», это термин возник в 1972–1973 годах к кругу художников Виталия Комара и Александра Меламида как своего рода иронический кентавр отечественного «соцреализма» и «поп-арта», тогда знакомого нашим согражданам
ЧЕРНУХА В ЛИТЕРАТУРЕ
ЧЕРНУХА В ЛИТЕРАТУРЕ Самое остроумное толкование историко-культурных и эстетических основ чернухи дал, пожалуй, Гасан Гусейнов, напомнив рассказ Плиния в «Естественной истории» о том, что был-де еще у эллинов такой своеобразный «жанр мозаичного искусства: рипарография.
ШОК В ЛИТЕРАТУРЕ
ШОК В ЛИТЕРАТУРЕ от франц. choc – удар, толчок, потрясение.Понятие «шок» приобретает смысл лишь в оппозиции к понятию «художественная (или социально-психологической) норма» и соотносится с нею так же, как разного рода сексуальные перверсии соотносятся с традиционной
ЭСХАТОЛОГИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ В ЛИТЕРАТУРЕ, АПОКАЛИПТИКА, КАТАСТРОФИЗМ В ЛИТЕРАТУРЕ
ЭСХАТОЛОГИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ В ЛИТЕРАТУРЕ, АПОКАЛИПТИКА, КАТАСТРОФИЗМ В ЛИТЕРАТУРЕ от греч. eschatos – последний и logos – учение.Самым знаменитым носителем эсхатологического сознания в русской литературе, вне всякого сомнения, является странница Феклуша из пьесы Александра
72. Порнография
72. Порнография Произведение искусства не может быть признано порнографией ни при каких обстоятельствах. Иное отношение к этому вопросу — острый симптом культурной невменяемости в особо тяжелой форме.Это, собственно, все, что я хотел сообщить по данному
Античная эротика и отечественная порнография
Античная эротика и отечественная порнография Валерий Пискунов. Песни Птерота// «Дружба Народов», 2002, № 1 Ничего не могу поделать – сколько раз обещал себе не пользоваться на письме жаргонными словечками, но это тот случай, когда невозможно не сказать: круто!То есть