СЛАВИСТИКА, СЛАВИСТЫ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

СЛАВИСТИКА, СЛАВИСТЫ

Вот выразительный пример того, как слово, имеющее ясное, казалось бы, терминологическое наполнение, неожиданно обнаруживает свою многозначность, расслаиваясь на два, отчасти даже и омонимичных по отношению друг к другу.

Существует славистика как синоним славяноведения, то есть – напоминает нам словарь Брокгауза и Ефрона – «наука о славянстве в его целом и в частности о каждом члене семьи славянского племени, всестороннее изучение славян в отношении лингвистическом, этнологическом, археологическом, историческом, историко-литературном, религиозном и пр.». Возникнув еще в XIV веке в Чехии, эта область знания появилась к середине XVIII века и у нас (трудами Герарда Фридриха Миллера, Ивана Шриттера, Августа Людвига Шлецера, Михаила Ломоносова и князя Михаила Щербатова), с тем чтобы уже в первой половине XIX века приобрести статус полноправной научной дисциплины наряду, предположим, с медиевистикой, арабистикой или балканистикой.

И двумя столетиями позднее возникла – скорее всего, вместе с эмигрантами второй волны – славистика как, может быть, не отрефлектированное, но конвенциально принятое обозначение транснационального сообщества специалистов именно по русской культуре. Говоря совсем уж попросту, в первом своем смысле славистика – это «наше» знание «не о нас», а во втором – уже «их» знание о «нас», потому что никому ведь в голову не придет назвать славистами Николая Богомолова или Александра Лаврова, но всякому понятна принадлежность Жоржа Нива, Витторио Страда или Ирины Паперно к этому многоязыкому роду-племени. Критерием, таким образом, оказывается не только род занятий, но и местопребывание ученого, что не вызывало проблем со словоупотреблением в эпоху железного занавеса, а теперь плодит неясности, ибо оставляет открытым вопрос о правомерности отнесения к славистам таких, например, знатоков, как Вячеслав Вс. Иванов, Андрей Зорин или Александр Осповат, которые живут и работают по преимуществу за рубежом, но имеют право именоваться русскими филологами с ничуть не меньшим основанием, чем штатные профессора Московского или Петербургского университетов.

И тем не менее, при всех оговорках и при большом числе «исключений из правила», новое значение слова славистика тоже живо и исчезать, судя по всему, не собирается. Можно поэтому говорить и о неких общих принципах функционирования этого сообщества, и о его единой идеологической (эстетической, поведенческой) платформе, и о наборе целей, которые оно перед собою ставит. Эти цели, разумеется, меняются, как всё на нашем свете, хотя есть, похоже, и константные величины.

Ну, например. «Раньше, – говорит Владимир Новиков, – у зарубежной славистики был в руках крупный козырь: качество нашей литературы она измеряла степенью антикоммунизма и антисоветизма. Критерий неплохой, довольно верный». Приведший, впрочем, к тому, что объединенными усилиями славистов на Западе была проведена, – по словам Александра Т. Иванова, – «большая работа по созданию “антисоветской” ‹…› параллельной истории русской литературы ХХ века. Не Горький, Фадеев и Шолохов, а Вагинов, Добычин, Пильняк. И в итоге к началу 80-х мы имели вполне сформированную историю русской культуры».

Она и сейчас, если сузить поле рассмотрения рамками литературы ХХ века, остается той же, что в период холодной войны, – по традиции выдвигающей на приоритетные позиции творчество деятелей отечественного модернизма и постмодернизма (прежде всего, в их «продвинутых», авангардных версиях) и по той же традиции невнимательной к тому, что можно было бы назвать демократической и/или традиционалистской ветвями нашей словесности (в дипазоне от Сергея Есенина до Александра Твардовского, Василия Шукшина и Юрия Казакова). 1980-1980-е годы, правда, пополнили тематический репертуар славистики пристальным интересом к проблематике сталинского Большого стиля. Но и он под воздействием идей, с одной стороны, европейского постструктурализма, а с другой – Бориса Гройса, Игоря П. Смирнова и других авторитетных славистов-идеологов трактуется как своего рода извод модернистского дискурса. Так что и сегодня для славистики в целом характерна, – по словам Льва Гудкова, – особая «цеховая чувствительность к зонам культурной аномии, фигурам, периодам в истории и культуре, ситуациям, которые отмечены ценностной эрозией или этической, интеллектуальной провокацией. И наибольшее значение в этом плане имеет “серебряный век” – время декаданса, граница, культурный барьер, отмечающий конец большого стиля».

Зоны культурной аномии в первую очередь привлекают внимание славистов и в современной русской литературе, что объясняет и популярность на Западе таких (в общем-то не «прозвучавших» на родине) авторов, как, предположим, Геннадий Айги или (в Германии) Вячеслав Куприянов, и частоту, с какою западные премии, гранты, стипендии, приглашения на престижные конференции получают именно выходцы из вчерашнего андеграунда, и появление у нас особого типа экспортной литературы, адресуемой прежде всего самим же славистам. «К примеру, – процитируем Владимира Новикова, – Евгений Попов, выпуская ‹…› свой травестийный роман «Накануне накануне», уже четко понимал, кому в первую очередь адресует он свой насквозь ироничный палимпсест, и с непринужденной легкостью внедрил в ткань повествования имена известных зарубежных славистов».

Сообщество славистов, даже и не ставя перед собой такой задачи, оказывается тем самым еще и влиятельным агентом литературного рынка. Прежде всего, разумеется, западного, ибо от их рекомендаций зависят переводы, издания, почести и лавры, так что, – говорит Александр Т. Иванов, – «миновать каким-то образом этот институциональный дискурс при презентации и при экспорте русской культуры просто невозможно». Но то же самое, с известными поправками, касается и рынка российского, ибо успех и слава у нас по-прежнему нуждаются в легитимации «из-за рубежа», и именно слависты, безотносительно к своей национальности, с полным правом пользуются, – еще раз вернемся к Владимиру Новикову, – «самым высоким в России званием – званием иностранца». А уж от высокого звания до властных полномочий – путь короче воробьиного носа.

См. АКТУАЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА; АНДЕГРАУНД; МОДЕРН, МОДЕРНИЗМ; ПОСТМОДЕРНИЗМ; РЫНОК ЛИТЕРАТУРНЫЙ; УСПЕХ ЛИТЕРАТУРНЫЙ