ПРИКОЛЫ В ЛИТЕРАТУРЕ, ПРИКОЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА

ПРИКОЛЫ В ЛИТЕРАТУРЕ, ПРИКОЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА

Если ввести в поисковик это слово и кликнуть по нему компьютерной мышкой, русский Интернет выдаст сотни, а может быть, и тысячи сайтов, содержащих прикольные стихи и прозу, анекдоты, шутки, фотографии, рисунки, видеоролики, случаи из жизни. Это свидетельствует о том, что новое значение, приобретенное словом прикол на рубеже 1980-1990-х годов, закрепилось в речевой практике, хотя еще и не попало в нормативные толковые словари. Не вполне понятно пока даже его смысловое наполнение.

Так, Владимир Новиков, полагая, что «колкость всегда осознавалась как необходимое условие остроумия», утверждает: «Шутка, розыгрыш, комическая история, смешной речевой оборот, каламбур, хохма, пародия, неожиданный выпад, эпатаж – все это вмещается в безразмерное понятие “прикольности”». И можно тем самым, – по Вл. Новикову, – говорить о приколах Булгакова, Ильфа и Петрова, Высоцкого. А вот лингвист Т. Семенова – автор единственной, кажется, научной работы, посвященной бытованию этого термина, – хотя и подтверждает, что «прикольным может оказаться все, что угодно: человек, композиция художественного произведения, одежда, ситуация, случай, мысль, кулинарное блюдо, почерк, любовь, смерть и т. д.», но тем не менее находит, что прикольность свойственна отнюдь не всяким шуткам, но порождена именно сегодняшним (в основе своей постмодернистским) языковым сознанием.

Являясь, – по мнению Т. Семеновой, – «неизбежным следствием ситуации существования, в которой репрессируется полнокровная эмоциональная жизнь человека», приколы своей вызывающей непочтительностью по отношению ко всему на свете дают возможность выплеснуться эмоциям, найти смешное и там, где его вроде бы нельзя было ожидать. Прикольны имена и фамилии (Михаил Юрьевич Лермонтов, Василий Андреевич Жуковский и др.), которые дает «новым русским» персонажам Бахыт Кенжеев в романе «Иван Безуглов». Прикольны комиксы, в которые Катя Метелица превращает «Анну Каренину», иную национальную классику. Прикольны сюжеты романов «Голая пионерка» Михаила Кононова, «Мифогенная любовь каст» Павла Пепперштейна и Сергея Ануфриева, более чем нетрадиционно рисующих историю Великой Отечественной войны.

«Прикол, – дает словарную формулу Т. Семенова, – это, говоря в целом, то, что способно удержать в своем локусе нечто, склонное к фланированию или вынуждаемое к нему посторонними обстоятельствами. В современном словоупотреблении в категорию прикольного попадает все то, что в потоке жизни оказалось способным раздражить, развеселить, в общем, как-либо трансформировать состояние реципирующего сознания, причем трансформация происходит именно в результате удерживания и ограничения, а точнее сказать, трансформация тождественна временной локализации движения сознания, выделению определенного его фрагмента».

И, воля ваша, эта ученая дефиниция тоже выглядит приколом. Правда, филологическим, но ничуть не менее образцовым, чем прикольные «Вредные советы» Григория Остера. Или чем заведенная (с легкой руки Владимира Васильева) нашими фантастами привычка в каждом новом своем произведении убивать второстепенного персонажа, носящего имя вполне реального книготорговца и фэна Юрия Михайловича Семецкого (см., например, произведения Сергея Лукьяненко, Андрея Белянина, Сергея Щеглова, Олега Дивова, Юлия Буркина, Леонида Каганова и др.), приведшая к тому, что на одном из очередных фестивалей «Интерпресскон» вручалась даже премия за лучшую книгу об этом самом убийстве.

Противополагаясь столь же жаргонному понятию «отстой», понятие «прикольность» вряд ли войдет в нормативные литературоведческие словари. И вряд ли когда-нибудь будет определено с исчерпывающей полнотой. Поэтому тем, кто хочет отличать прикольное от неприкольного, наверное, лучше всего пользоваться емко сформулированным критерием: «Я это распознаю, как только вижу», – который судья Верховного суда США Поттер Стюарт предложил в 1967 году для определения недопустимой непристойности, то есть порнографии.

См. ДОСУГОВАЯ ЛИТЕРАТУРА; ПОСТМОДЕРНИЗМ.