ЛУИ УЛЬБАХУ
ЛУИ УЛЬБАХУ
Париж, 9 сентября 1872 г.
Ах, дражайший Ульбах, чего мне стоит сдержаться и не ответить со всем гневом, какой только может испытывать в данном случае художник, на письмо, которое Вы написали Герену, а Герен переслал мне! «Похабный»! Значит, опять это слово! Я вижу, как оно выходит из-под Вашего писательского пера, как прежде слышал его из уст господина Прюдома. Чтобы судить обо мне, Вы не нашли иного слова, и это наводит меня на мысль, что сие грубое слово исходит не от Вас, что Вы позволили кому-то в некоем официальном кабинете запихнуть его к Вам в карман, чтобы затем сунуть его мне под нос совсем еще тепленьким.
Ох, это слово! Знали бы Вы, до чего глупым оно мне кажется! Простите, но я говорю сейчас не как Ваш сотрудник, а как собрат по перу. К счастью, это слово уже больше не злит меня, с тех нор как я услыхал его из уст имперских прокуроров. Нет, Вы меня не оскорбили, хотя «похабный» — слово страшно грубое. Я сожгу Ваше письмо, не надо, чтобы потомки знали о нашей размолвке. Не сомневаюсь, что, когда дамы перестанут настраивать Вас против меня, Вы возьмете это «похабный» обратно.
Сожалею, что доставил Вам неприятность, и очень рад, что Вам пришла идея показывать мои статьи цензору. Так, по крайней мере, я не буду представлять опасности для населения. Ваши акционеры и друзья смогут спать чистым и непорочным сном. Кроме шуток, если это — вопрос денег, то я не хочу ничего другого, как только их удовлетворить. Пригрозите им парочкой моих статей, если каждый из них не возьмет по акции.
Завтра я к Вам загляну, и Вы можете встретить меня, как человека, бежавшего из дома для прокаженных. Ведь Вы-то знаете, что я живу среди постоянных оргий и пятнаю наш век своим беспутным поведением. Только на меня и натыкаешься во всех непотребных местах. Нет, все-таки Ваше словечко «похабный» запало мне в душу! Вам не следовало употреблять его, зная меня и зная, что в моральном отношении я стою куда выше всей этой клики дураков и жуликов.
Не сердитесь на меня, остаюсь преданный и послушный Вам сотрудник.