ГЮСТАВУ ФЛОБЕРУ

ГЮСТАВУ ФЛОБЕРУ

Париж, 12 ноября 1874 г.

Я не забыл Вас, дорогой друг, а только ждал, когда обстановка прояснится, чтобы сообщить Вам более точные сведения. В воскресенье театр Клюни был полон, пьеса имела шумный успех, весь вечер стоял сплошной хохот, но в следующие дни зал снова опустел. Итак, мы не зарабатываем ни гроша. Я это предсказывал, уже со второго спектакля я предвидел финансовый крах. Неудача объясняется рядом причин, которые я изложу Вам обстоятельно. Более всего меня мучает то, что из пьесы можно было бы выжать хоть сто представлений, это угадывается по тому приему, который оказывает ей публика. А меня не сыграют и двадцати раз, я провалюсь, критики будут торжествовать; это, повторяю, единственное обстоятельство, которое меня волнует.

Вам уже известно, какой ушат брани вылили на меня? Меня уничтожили, мне еще не доводилось наблюдать такого взрыва ярости. Сен-Виктор, Сарсе, Ларуна особенно отличились. И как Вы были правы, когда в день премьеры сказали мне: «Завтра Вы будете великим романистом». Все они заговорили о Бальзаке и расхваливают меня за книги, которые сами же до сих пор разносили в пух и прах. Как это противно, омерзение душит меня, эти людишки безмозглы в той же степени, что и злы.

Короче, Вы можете собираться в дорогу. Моя пьеса будет идти только до 20-го, и в конце следующей недели Вам предстоит читать Вашу. Да, вот еще что: хотя Веншенк рассчитывает на «Шпагоглотателя», я полагаю, он не заработает на сей старомодной мелодраме и гроша, так что Вы получите самое большее месяц на подготовку пьесы. Хватит ли Вам этого времени? И стойте на своем в отношении исполнителей. Я слышал, что велись переговоры с Лесюэром, но неизвестно, подписан ли контракт; о мадемуазель Клебер мне не говорили ничего обнадеживающего. Об этом мы еще потолкуем.

До скорого свидания, дорогой друг, и будьте сильнее меня; у меня такое чувство, что я дал обвести себя вокруг пальца.

Ваш.