Остров

Андрею Таврову

Обмелели холмы или мельницы их

свет занёс по окружность зрачков лошадиных –

и лежит в земном мясе, один на троих

холм врастающий в небо на пчёлах недлинных,

и свободно вращаются в нём жернова,

холм крошится в муку, что поднимется к верху

и мерцает, как речи живой голова,

и кроится тоской лошадиной по бегу,

он плывёт, как плоды в животах у реки,

что откроются медленней женщин, не сразу,

потому что глубины его высоки,

да и он уподоблен туннелю и лазу

в этих водах, чьи слайды ложатся к земле

и снимают, как Бога, свои опечатки

что оставлены ими на всяком угле

заштрихованным светом – человечьим и шатким.

Вот и трое растут плоскодонкой-звездой,

именуя своё за трещоткою птичьей,

что уносит не холм коготками в гнездо –

только лошадь и звук от неё неотличный,

а звезда в тёплой птице механизмом шуршит –

то клокочет, то квохчет, то камнем бежит,

кровь тачает, лежит, выцветая

в молоке, что вершится, как амен.

Холм скворчит на ложбине случайной её –

и целует её жеребёнка, как Бог

в лоб и в темень, в прозрачные лица,

что текут изо лба кобылицы.