* * *

Ты где-то здесь – на призабытых склонах

мелеющего прошлого. Блукаешь

пустыней моего молодосчастья,

суровой скорби мертвенная тень.

Так часто Бог нам встречи посылает

в сей келий. Так часто я тебя

зову сквозь сон, чтоб душу натрудить

вовек несбытным молодым грехом…

К стене меня припёрли (здесь четыре

угла, и пятого – никак не отыскать).

Во всякий день на исповедь встаю,

но даже епитимьи не наложат.

Всё образ твой сквозь граты проступает,

скорбь возвращая. Сёстры-близнецы

(твои ночные лики) в сотню глаз

глядят в меня, немые, словно ищут

и не найдут никак былой души.

Ты есть во мне. И так пребудешь вечно,

свет опаляющей свечи! В беде

наполовину мёртвый, лишь в тебе

уверенность, что жив ещё – черпаю,

что жил и буду жить, чтоб наизусть

запомнить пиршество утрат, несчастье счастья,

как сгинувшую молодость свою,

моя загубленная часть! В тебе

разлуку я признал, но срок её

нам доля не простила. Для тебя

остановил я время. Каждый день

к истокам припадаю. Слишком тяжко

ступать необратимою дорогой,

лишившейся начала и конца.

Надуманно живу, не соберусь

натешиться свободой и ночным

беспамятством. Как будто столб огня

меня ты из себя зовёшь, и манишь

утерянным, забытым, дальним, карим

и золотым. Куда меня зовёшь,

пчела-смуглянка? Дай же мне пребыть

в сём времени страдающем. Позволь

остаться с этим горем глаз-на-глаз

и – или сгинуть, или победить.

Напрасно. Ты опять приходишь в сон,

распахиваешь царственно все двери –

и золотые карие зрачки

смуглея – кружат вкруг меня. Теснят

в свой плен и в молодость уносят,

хоть головою – в пропасть…