* * *

Он не ревнует, а тебя влечёт

в любое плаванье накопленная влага:

о хрупкая китайская бумага,

о муравьиный мёд.

Мужчина – это женщина, когда

она перестаёт любить мужчину, –

ты расшифруешь эту чертовщину,

пока течёт недлинная вода?

Он – женщина, он ощущает грудь

и раздвигает медленные ноги,

ты в тот момент нагнулась на пороге

на босоножке пряжку застегнуть.

Вы – то, что превращается в себя:

безумие делить на половины

движение уже невинной глины

в хрустящем полотне огня.

Ты плаваешь в мужчине, он плывёт

в тебе одной, и, зарываясь в воду,

вы всё до капли возвратите роду,

пока он вас из двух сосудов пьёт.

Мужчина существует только там,

где женщина научена мужчиной

не быть одно мгновение, – причины

иные нынче нам не по зубам.

Я говорю: ты отплываешь плыть,

а он за локоть укусил разлуку,

вам вброд не перейти такую муку,

которой, может быть, не может быть.

Попробуй сделать осень из седых

волос, тобою найденных в комоде,

во-первых: это нравится природе,

и вы умрёте – это во-вторых…

Останется не зрение, а слух

и подземельной музыки круженье,

когда с земли исчезнет отраженье,

что было вам дано одно на двух.

О, воробья смешное молоко,

о, сахарин на крыльях махаона,

о, ваша тень, когда во время оно

вы в кислороде плавились легко.

Всё наново начнется через сто

осыпанных ресниц большого неба,

и вы, начало будущего хлеба,

с нуля произнесёте фразу: «О,

оставь меня, безгубая Лилит,

возьми обратно пенис и вагину

и отпусти меня в слепую глину,

где я живу, а глина сладка спит».