Н. М. Карамзин (1766–1826)

Н. М. Карамзин (1766–1826)

35. Осень

Веют осенние ветры

       В мрачной дубраве;

С шумом на землю валятся

       Желтые листья.

Поле и сад опустели;

       Сетуют хо?лмы;

Пение в рощах умолкло —

       Скрылися птички.

Поздние гуси станицей

       К югу стремятся,

Плавным полетом несяся

       В горних пределах.

Вьются седые туманы

       В тихой долине;

С дымом в деревне мешаясь,

       К небу восходят.

Странник, стоящий на хо?лме,

       Взором унылым

Смотрит на бледную осень,

       Томно вздыхая.

Странник печальный, утешься!

       Вянет Природа

Только на малое время;

       Всё оживится,

Всё обновится весною;

       С гордой улыбкой

Снова Природа восстанет

       В брачной одежде.

Смертный, а?х! вянет навеки!

       Старец весною

Чувствует хладную зиму

       Ветхия жизни.

1789

36. Эпитафия

Одна нежная мать просила меня сочинить надгробную надпись для умершей двулетней дочери ее. Я предложил ей на выбор пять эпитафий; она выбрала последнюю и приказала вырезать ее на гробе.

Покойся, милый прах, до радостного утра!

1792

37. <Песня из повести «Остров Борнгольм»>

Законы осуждают

Предмет моей любви;

Но кто, о сердце, может

Противиться тебе?

Какой закон святее

Твоих врожденных чувств?

Какая власть сильнее

Любви и красоты?

Люблю — любить ввек буду.

Кляните страсть мою,

Безжалостные души,

Жестокие сердца!

Священная Природа!

Твой нежный друг и сын

Невинен пред тобою.

Ты сердце мне дала;

Твои дары благие

Украсили ее, —

Природа! ты хотела,

Чтоб Лилу я любил!

Твой гром гремел над нами,

Но нас не поражал,

Когда мы наслаждались

В объятиях любви.

О Бо?рнгольм, милый Бо?рнгольм!

К тебе душа моя

Стремится беспрестанно;

Но тщетно слезы лью,

Томлюся и вздыхаю!

Навек я удален

Родительскою клятвой

От берегов твоих!

Еще ли ты, о Лила,

Живешь в тоске своей?

Или в волнах шумящих

Скончала злую жизнь?

Явися мне, явися,

Любезнейшая тень!

Я сам в волнах шумящих

С тобою погребусь.

1793

38. Илья Муромец

_{Богатырская сказка[8]}

_{(Отрывок)}

Не хочу с поэтом Греции

звучным гласом Каллиопиным

петь вражды Агамемноновой

с храбрым правнуком Юпитера;

или, следуя Виргилию,

плыть от Трои разоренныя

с хитрым сыном Афродитиным

к злачным берегам Италии.

Не желаю в мифологии

черпать дивных, странных вымыслов.

Мы не греки и не римляне;

мы не верим их преданиям;

мы не верим, чтобы бог Сатурн

мог любезного родителя

превратить в урода жалкого;

чтобы Леды были — курицы

и несли весною яица;

чтобы По?ллуксы с Еленами

родились от белых лебедей.

Нам другие сказки надобны;

мы другие сказки слышали

от своих покойных мамушек.

Я намерен слогом древности

рассказать теперь одну из них

вам, любезные читатели.

1794

39. Impromptu[9]

Графине Р**, которой в одной святошной игре досталось быть королевою

Напрасно говорят, что случай есть слепец:

Сию минуту он вручил тебе венец,

Тебе, рожденной быть царицею сердец.

Сей выбор доказал, что случай не слепец.

1796

40. Триолет Лизете

«Лизета чудо в белом свете, —

Вздохнув, я сам себе сказал, —

Красой подобных нет Лизете;

Лизета чудо в белом свете;

Умом зрела в весеннем цвете».

Когда же злость ее узнал…

«Лизета чудо в белом свете!» —

Вздохнув, я сам себе сказал.

1796