В. Я. Брюсов (1873–1924)

В. Я. Брюсов (1873–1924)

27. Творчество

Тень несозданных созданий

Колыхается во сне,

Словно лопасти латаний

На эмалевой стене.

Фиолетовые руки

На эмалевой стене

Полусонно чертят звуки

В звонко-звучной тишине.

И прозрачные киоски,

В звонко-звучной тишине,

Вырастают, словно блестки,

При лазоревой луне.

Всходит месяц обнаженный

При лазоревой луне…

Звуки реют полусонно,

Звуки ластятся ко мне.

Тайны созданных созданий

С лаской ластятся ко мне,

И трепещет тень латаний

На эмалевой стене.

1895

28. Тени

Сладострастные тени на темной постели окружили, легли,

                                                            притаились, манят.

Наклоняются груди, сгибаются спины, веет жгучий, тягучий,

                                                            глухой аромат.

И, без силы подняться, без воли прижаться и вдавить свои

                                                            пальцы в округлости плеч,

Точно труп наблюдаю бесстыдные тени в раздражающем блеске

                                                            курящихся свеч;

Наблюдаю в мерцаньи колен изваянья, беломраморность бедер,

                                                            оттенки волос…

А дымящее пламя взвивается в вихре и сливает тела

                                                            в разноцветный хаос.

О, далекое утро на вспененном взморье, странно-алые краски

                                                            стыдливой зари!

О, весенние звуки в серебряном сердце и твой сказочно-ласковый

                                                            образ, Мари!

Это утро за ночью, за мигом признания, перламутрово-чистое

                                                            утро любви,

Это утро, и воздух, и солнце, и чайки, и везде — точно

                                                            отблеск — улыбки твои!

Озаренный, смущенный, ребенок влюбленный, я бессильно

                                                            плыву в безграничности грез…

А дымящее пламя взвивается в вихре и сливает мечты

                                                            в разноцветный хаос.

1895

29. Туманные ночи

                    Вся дрожа, я стою на подъезде

          Перед дверью, куда я вошла накануне,

И в печальные строфы слагаются буквы созвездий.

          О, туманные ночи в палящем июне!

                    Там, вот там, на закрытой террасе

          Надо мной наклонялись зажженные очи,

Дорогие черты, искаженные в страстной гримасе.

          О, туманные ночи! туманные ночи!

                    Вот и тайна земных наслаждений…

          Но такой ли ее я ждала накануне!

Я дрожу от стыда — я смеюсь! Вы солгали мне, тени!

          Вы солгали, туманные ночи в июне!

1895

30. Ночью

Дремлет Москва, словно самка спящего страуса,

Грязные крылья по темной почве раскинуты,

Кругло-тяжелые веки безжизненно сдвинуты,

Тянется шея — беззвучная, черная Яуза.

Чуешь себя в африканской пустыне на роздыхе.

Чу! что за шум? не летят ли арабские всадники?

Нет! качая грузными крыльями в воздухе,

То приближаются хищные птицы — стервятники.

Падали запах знаком крылатым разбойникам,

Грозен голос близкого к жизни возмездия.

Встанешь, глядишь… а они всё кружат над

                                                        покойником,

В небе ж тропическом ярко сверкают созвездия.

1895

31

Побледневшие звезды дрожали,

Трепетала листва тополей,

И, как тихая греза печали,

Ты прошла по заветной аллее.

По аллее прошла ты и скрылась…

Я дождался желанной зари,

И туманная грусть озарилась

Серебристою рифмой Марии.

1896

32. В Дамаск

Губы мои приближаются

          К твоим губам,

Таинства снова свершаются,

          И мир как храм.

Мы, как священнослужители,

          Творим обряд.

Строго в великой обители

          Слова звучат.

Ангелы, ниц преклоненные,

          Поют тропарь.

Звезды — лампады зажженные,

          И ночь — алтарь.

Что нас влечет с неизбежностью,

          Как сталь магнит?

Дышим мы страстью и нежностью,

          Но взор закрыт.

Водоворотом мы схвачены

          Последних ласк.

Вот он, от века назначенный,

          Наш путь в Дамаск!

1903

33. Конь Блед

_{(Отрывок)}

Улица была — как буря. Толпы проходили,

Словно их преследовал неотвратимый Рок.

Мчались омнибусы, кэбы и автомобили,

Был неисчерпаем яростный людской поток.

Вывески, вертясь, сверкали переменным оком,

С неба, с страшной высоты тридцатых этажей;

В гордый гимн сливались с рокотом колес и скоком

Выкрики газетчиков и щелканье бичей.

Лили свет безжалостный прикованные луны,

Луны, сотворенные владыками естеств.

В этом свете, в этом гуле — души были юны,

Души опьяневших, пьяных городом существ.

1903

34. Фонарики

Столетия — фонарики! о, сколько вас во тьме,

На прочной нити времени, протянутой в уме!

Огни многообразные, вы тешите мой взгляд…

То яркие, то тусклые фонарики горят.

Сверкают, разноцветные, в причудливом саду,

В котором, очарованный, и я теперь иду.

Вот пламенники красные — подряд по десяти.

Ассирия! Ассирия! мне мимо не пройти!

Хочу полюбоваться я на твой багряный свет:

Цветы в крови, трава в крови, и в небе красный след.

А вот гирлянда желтая квадратных фонарей.

Египет! сила странная в неяркости твоей!

Пронизывает глуби все твой беспощадный луч,

И тянется властительно с земли до хмурых туч.

Но что горит высоко там, и что слепит мой взор?

Над озером, о Индия, застыл твой метеор.

Взнесенный, неподвижен он, в пространствах — брат

                                                                     звезде,

Но пляшут отражения, как змеи, по воде.

Широкая, свободная, аллея вдаль влечет,

Простым, но ясным светочем украшен строгий вход.

Тебя ли не признаю я, святой Периклов век!

Ты ясностью, прекрасностью победно мрак рассек!

Вхожу: всё блеском залито, все сны воплощены,

Все краски, все сверкания, все тени сплетены!

О Рим, свет ослепительный одиннадцати чаш:

Ты — белый, торжествующий, ты нам родной, ты наш!

Век Данте — блеск таинственный, зловеще золотой…

Лазурное сияние, о Леонардо, твой!..

Большая лампа Лютера — луч, устремленный вниз…

Две маленькие звездочки, век суетных маркиз…

Сноп молний — Революция! За ним громадный шар,

О ты! век девятнадцатый, беспламенный пожар!

И вот стою ослепший я, мне дальше нет дорог,

А сумрак отдаления торжественен и строг.

К сырой земле лицом припав, я лишь могу глядеть,

Как вьется, как сплетается огней мелькнувших сеть.

Но вам молюсь, безвестные! еще в ночной тени

Сокрытые, не жившие, грядущие огни!

1904

35. Холод

Холод, тело тайно сковывающий,

Холод, душу очаровывающий…

От луны лучи протягиваются,

К сердцу иглами притрагиваются.

В этом блеске — всё осилившая власть,

Умирает обескрылевшая страсть.

Всё во мне — лишь смерть и тишина,

Целый мир — лишь твердь и в ней луна.

Гаснут в сердце невзлелеянные сны,

Гибнут цветики осмеянной весны.

Снег сетями расстилающимися

Вьет над днями забывающимися,

Над последними привязанностями,

Над святыми недосказанностями!

1906

36. Встреча

Близ медлительного Нила, там, где озеро Мерида,

                                                 в царстве пламенного Ра,

Ты давно меня любила, как Озириса Изида, друг, царица

                                                                        и сестра!

И клонила пирамида тень на наши вечера.

Вспомни тайну первой встречи, день, когда во храме

                                   пляски увлекли нас в темный круг,

Час, когда погасли свечи, и когда, как в странной сказке,

                                              каждый каждому был друг,

Наши речи, наши ласки, счастье, вспыхнувшее вдруг!

Разве ты, в сияньи бала, легкий стан склонив мне в руки,

                                                      через завесу времен.

Не расслышала кимвала, не постигла гимнов звуки

                                                  и толпы ответный стон?

Не сказала, что разлуки — кончен, кончен долгий сон!

Наше счастье — прежде было, наша страсть —

                 воспоминанье, наша жизнь — не в первый раз,

И, за временной могилой, неугасшие желанья с прежней

                                                         силой дышат в нас,

Как близ Нила, в час свиданья, в роковой и краткий час!

1906, 1907

37

Воздух живительный, воздух смолистый

                    Я узнаю.

Свет не слепит, упоительный, чистый,

                    Словно в раю.

Узкой тропинкой к гранитам прибрежным

                    Вышел, стою.

Нежу простором, суровым и нежным,

                    Душу мою.

Сосны недвижны на острове, словно

                    В дивном краю.

Тихие волны лепечут любовно

                    Сказку свою.

Вот где дозволило божье пристрастье

                    Мир бытию!

Веет такое же ясное счастье

                    Только в раю.

1908

38. Сухие листья

Сухие листья, сухие листья,

Сухие листья, сухие листья,

Под тусклым ветром, кружат, шуршат,

Сухие листья, сухие листья,

Под тусклым ветром сухие листья,

Кружась, что шепчут, что говорят?

Трепещут сучья под тусклым ветром;

Сухие листья, под тусклым ветром,

Что говорят нам, нам шепчут что?

Трепещут листья, под тусклым ветром,

Лепечут листья, под тусклым ветром,

Но слов не понял никто, никто!

Меж черных сучьев синеет небо,

Так странно нежно синеет небо,

Так странно нежно прозрачна даль.

Меж голых сучьев прозрачно небо,

Над черным прахом синеет небо,

Как будто небу земли не жаль.

Сухие листья шуршат о смерти,

Кружась под ветром, шуршат о смерти:

Они блестели, им время тлеть.

Прозрачно небо. Шуршат о смерти

Сухие листья, — чтоб после смерти

В цветах весенних опять блестеть!

1913