А. А. Блок (1880–1921)

А. А. Блок (1880–1921)

49

Его встречали повсюду

На улицах в сонные дни.

Он шел и нес свое чудо,

Спотыкаясь в морозной тени.

Входил в свою тихую келью,

Зажигал последний свет,

Ставил лампаду веселью

И пышный лилий букет.

Ему дивились со смехом,

Говорили, что он чудак.

Он думал о шубке с мехом

И опять скрывался во мрак.

Однажды его проводили,

Он весел и счастлив был,

А утром в гроб уложили,

И священник тихо служил.

1902

50

По городу бегал черный человек.

Гасил он фонарики, карабкаясь на лестницу.

Медленный, белый подходил рассвет,

Вместе с человеком взбирался на лестницу.

Там, где были тихие, мягкие тени —

Желтые полоски вечерних фонарей, —

Утренние сумерки легли на ступени,

Забрались в занавески, в щели дверей.

Ах, какой бледный город на заре!

Черный человечек плачет на дворе.

1903

51

Просыпаюсь я — и в поле туманно,

Но с моей вышки — на солнце укажу.

И пробуждение мое безжеланно,

Как девушка, которой я служу.

Когда я в сумерки проходил по дороге.

Заприметился в окошке красный огонек.

Розовая девушка встала на пороге

И сказала мне, что я красив и высок.

В этом вся моя сказка, добрые люди.

Мне больше не надо от вас ничего:

Я никогда не мечтал о чуде —

И вы успокойтесь — и забудьте про него.

1903

52

Осень поздняя. Небо открытое,

И леса сквозят тишиной.

Прилегла на берег размытый

Голова русалки больной.

Низко ходят туманные полосы,

Пронизали тень камыша.

На зеленые длинные волосы

Упадают листы, шурша.

И опушками отдаленными

Месяц ходит с легким хрустом и глядит,

Но, запутана узлами зелеными,

Не дышит она и не спит.

Бездыханный покой очарован.

Несказа?нная боль улеглась.

И над миром, холодом скован,

Пролился звонко-синий час.

1905

53. Незнакомка

По вечерам над ресторанами

Горячий воздух дик и глух,

И правит окриками пьяными

Весенний и тлетворный дух.

Вдали, над пылью переулочной,

Над скукой загородных дач,

Чуть золотится крендель булочной,

И раздается детский плач.

И каждый вечер, за шлагбаумами,

Заламывая котелки,

Среди канав гуляют с дамами

Испытанные остряки.

Над озером скрипят уключины,

И раздается женский визг,

А в небе, ко всему приученный,

Бессмысленно кривится диск.

И каждый вечер друг единственный

В моем стакане отражен

И влагой терпкой и таинственной,

Как я, смирён и оглушен.

А рядом у соседних столиков

Лакеи сонные торчат,

И пьяницы с глазами кроликов

«In vino veritas!»[17] кричат.

И каждый вечер, в час назначенный

(Иль это только снится мне?),

Девичий стан, шелками схваченный,

В туманном движется окне.

И медленно, пройдя меж пьяными,

Всегда без спутников, одна,

Дыша духами и туманами,

Она садится у окна.

И веют древними поверьями

Ее упругие шелка,

И шляпа с траурными перьями,

И в кольцах узкая рука.

И странной близостью закованный,

Смотрю за темную вуаль,

И вижу берег очарованный

И очарованную даль.

Глухие тайны мне поручены,

Мне чье-то солнце вручено,

И все души моей излучины

Пронзило терпкое вино.

И перья страуса склоненные

В моем качаются мозгу,

И очи синие бездонные

Цветут на дальнем берегу.

В моей душе лежит сокровище,

И ключ поручен только мне!

Ты право, пьяное чудовище!

Я знаю: истина в вине.

1906

54. Незнакомка

_{(Отрывок из пьесы)}

_{Г о л у б о й}

В блеске зимней ночи тающая,

Обрати ко мне твой лик.

Ты, снегами тихо веющая,

Подари мне легкий снег.

     Она обращает очи к нему.

_{Н е з н а к о м к а}

Очи — звезды умирающие,

Уклонившись от пути.

О тебе, мой легковеющий,

Я грустила в высоте.

     Его голубой плащ осыпан снежными звездами.

_{Г о л у б о й}

В синеве твоей морозной

Много звезд.

Под рукой моей железной

Светлый меч.

_{Н е з н а к о м к а}

Опусти в руке железной

Светлый меч.

В синеве моей морозной

Звезд не счесть.

     Голубой дремлет в бледном свете. На фоне плаща его светится луч, как будто он оперся на меч.

_{Г о л у б о й}

Протекали столетья, как сны.

Долго ждал я тебя на земле.

_{Н е з н а к о м к а}

Протекали столетья, как миги.

Я звездою в пространствах текла.

_{Г о л у б о й}

Ты мерцала с твоей высоты

На моем голубом плаще.

_{Н е з н а к о м к а}

Ты гляделся в мои глаза.

Часто на небо смотришь ты?

_{Г о л у б о й}

Больше взора поднять не могу:

Тобою, падучей, скован мой взор.

_{Н е з н а к о м к а}

Ты можешь, сказать мне земные слова?

Отчего ты весь в голубом?

_{Г о л у б о й}

Я слишком долго в небо смотрел:

Оттого — голубые глаза и плащ.

1906

55

Придут незаметные белые ночи.

И душу вытравят белым светом.

И бессонные птицы выклюют очи.

И буду ждать я с лицом воздетым,

Я буду мертвый — с лицом подъятым.

Придет, кто больше на свете любит;

В мертвые губы меня поцелует,

Закроет меня благовонным платом.

Придут другие, разрыхлят глыбы,

Зароют, — уйдут беспокойно прочь:

Они обо мне помолиться могли бы,

Да вот — помешала белая ночь!

1907

56

Она пришла с мороза,

Раскрасневшаяся,

Наполнила комнату

Ароматом воздуха и духов,

Звонким голосом

И совсем неуважительной к занятиям

Болтовней.

Она немедленно уронила на? пол

Толстый том художественного журнала,

И сейчас же стало казаться,

Что в моей большой комнате

Очень мало места.

Всё это было немножко досадно

И довольно нелепо.

Впрочем, она захотела,

Чтобы я читал ей вслух «Макбе?та».

Едва дойдя до пузырей земли,

О которых я не могу говорить

                                        без волнения,

Я заметил, что она тоже волнуется

И внимательно смотрит в окно.

Оказалось, что большой пестрый кот

С трудом лепится по краю крыши,

Подстерегая целующихся голубей.

Я рассердился больше всего на то,

Что целовались не мы, а голуби,

И что прошли времена Па?оло

и Франчески.

1908

57. На поле Куликовом

₁

Река раскинулась. Течет, грустит лениво

               И моет берега.

Над скудной глиной желтого обрыва

               В степи грустят стога.

О, Русь моя! Жена моя! До боли

               Нам ясен долгий путь!

Наш путь — стрелой татарской древней воли

               Пронзил нам грудь.

Наш путь — степной, наш путь — в тоске

                                                  безбрежной,

               В твоей тоске, о, Русь!

И даже мглы — ночной и зарубежной —

               Я не боюсь.

Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами

               Степную даль.

В степном дыму блеснет святое знамя

               И ханской сабли сталь…

И вечный бой! Покой нам только снится

               Сквозь кровь и пыль…

Летит, летит степная кобылица

               И мнет ковыль…

И нет конца! Мелькают версты, кручи…

               Останови!

Идут, идут испуганные тучи,

               Закат в крови!

Закат в крови! Из сердца кровь струится!

               Плачь, сердце, плачь…

Покоя нет! Степная кобылица

               Несется вскачь!

1908

58

Я сегодня не помню, что было вчера,

По утрам забываю свои вечера,

В белый день забываю огни,

По ночам забываю дни.

Но все ночи и дни наплывают на нас

Перед смертью, в торжественный час.

И тогда — в духоте, в тесноте

     Слишком больно мечтать

         О былой красоте

           И не мочь:

        Хочешь встать —

             И ночь.

1909

59

Поздней осенью из гавани

От заметенной снегом земли

В предназначенное плаванье

Идут тяжелые корабли.

В черном небе означается

Над водой подъемный кран,

И один фонарь качается

На оснеженном берегу.

И матрос, на борт не принятый,

Идет, шатаясь, сквозь буран.

Всё потеряно, всё выпито!

Довольно — больше не могу…

А берег опустелой гавани

Уж первый легкий снег занес…

В самом чистом, в самом нежном саване

Сладко ли спать тебе, матрос?

1909

60

Черный ворон в сумраке снежном,

Черный бархат на смуглых плечах.

Томный голос пением нежным

Мне поет о южных ночах.

В легком сердце — страсть и беспечность,

Словно с моря мне подан знак.

Над бездонным провалом в вечность,

Задыхаясь, летит рысак.

Снежный ветер, твое дыханье,

Опьяненные губы мои…

Валентина, звезда, мечтанье!

Как поют твои соловьи…

Страшный мир! Он для сердца тесен?

В нем — твоих поцелуев бред,

Темный мо?рок цыганских песен,

Торопливый полет комет!

1910

61

Дух пряный марта был в лунном круге.

Под талым снегом хрустел песок.

Мой город истаял в мокрой вьюге,

Рыдал, влюбленный, у чьих-то ног.

Ты прижималась всё суеверней,

И мне казалось — сквозь храп коня —

Венгерский танец в небесной черни

Звенит и плачет, дразня меня.

А шалый ветер, носясь над далью, —

Хотел он выжечь душу мне,

В лицо швыряя твоей вуалью

И запевая о старине…

И вдруг — ты, дальняя, чужая,

Сказала с молнией в глазах:

То душа, на последний путь вступая,

Безумно плачет о прошлых снах,

1910

62

Ночь, улица, фонарь, аптека,

Бессмысленный и тусклый свет.

Живи еще хоть четверть века —

Всё будет так. Исхода нет.

Умрешь — начнешь опять сначала

И повторится всё, как встарь:

Ночь, ледяная рябь канала,

Аптека, улица, фонарь.

1912

63. Роза и Крест

_{(Отрывок из пьесы)}

_{А л и с к а н}

Вспомните прежние игры!

Вспомните: только весной

Мы на поляне зеленой

В плясках беспечных

Коротали легкую жизнь…

_{И з о р а}

Паж, не забудь: я — твоя госпожа!

_{А л и с а}

Она больна, Алискан.

_{И з о р а (напевает)}

«Сердцу закон непреложный…

Радость-Страданье…»

_{А л и с к а н}

Вы песню твердите,

Которую пел кривляка наемный.

_{И з о р а}

Пусть! — песню он пел не свою…

_{А л и с к а н}

Какой-нибудь жалкий рыбак

Из чужой и дикой Бретани

Непонятную песню сложил…

_{И з о р а}

Паж, ты ревнуешь? —

Успокойся… его я не знаю… —

Ах… кто знает? вернется пора,

Может быть, на зеленой поляне

К нам вернется прежняя радость…

Нет!.. Теперь — все постыло и дико…

Жизнь такая не явь и не сон!

1913

64. Анне Ахматовой

«Красота страшна» — Вам скажут, —

Вы накинете лениво

Шаль испанскую на плечи,

Красный розан — в волосах.

«Красота проста» — Вам скажут, —

Пестрой шалью неумело

Вы укроете ребенка,

Красный розан — на полу.

Но, рассеянно внимая

Всем словам, кругом звучащим,

Вы задумаетесь грустно

И твердите про себя:

«Не страшна и не проста я;

Я не так страшна, чтоб просто

Убивать; не так проста я,

Чтоб не знать, как жизнь страшна».

1913

65. Коршун

Чертя за кругом плавный круг,

Над сонным лугом коршун кружит

И смотрит на пустынный луг. —

В избушке мать над сыном тужит:

«На? хлеба, на?, на? грудь, соси,

Расти, покорствуй, крест неси».

Идут века, шумит война,

Встает мятеж, горят деревни,

А ты всё та ж, моя страна,

В красе заплаканной и древней. —

Доколе матери тужить?

Доколе коршуну кружить?

1916