LVII
LVII
Замечу кстати: все поэты —
Любви мечтательной друзья.
Бывало, милые предметы
4 Мне снились, и душа моя
Их образ тайный сохранила;
Их после муза оживила:
Так я, беспечен, воспевал
8 И деву гор, мой идеал,
И пленниц берегов Салгира.
Теперь от вас, мои друзья,
Вопрос нередко слышу я:
12 «О ком твоя вздыхает лира?
Кому, в толпе ревнивых дев,
Ты посвятил ее напев?
По Пушкину, механика поэтического творчества включает четыре ступени:
1. Непосредственное восприятие «милого предмета» или события.
2. Горячий прилив не выражаемого словами и не поддающегося осмыслению восторга, сопровождающий возвращение к увиденному в воображении или во сне.
3. Сохранение образа.
4. Последующее более хладнокровное воссоздание его средствами искусства; вдохновение, управляемое разумом, — перерождение в слове — новая гармония.
2 …мечтательной… — Слово «мечта» и его производные — главные действующие лица русского романтического вокабуляра. Они постоянно сменяют друг друга, а переводчик вынужден бесконечно повторять слово «dream»; и даже если подставлять, где возможно, «waking dream», «daydream» («грезы наяву»), «fancy» («воображение») и «r?verie» («мечтание» — слово в английском сентиментальное и вымирающее), перевод весьма нелегок. Звуковой облик «мечты», в котором объединились румяное «м», поцелуй «ч» и музыкальное «та», просящийся в рифму к словам на «-та» (ж. р., ед. ч.) или на «-ты» (род. пад., ед. ч. и им. пад. мн. ч.) «красота», «цветы», «ты»; множество возможных для этого слова оттенков смысла — от «химеры» до «стремления» — все это делает «мечту» самым трудолюбивым лидером романтической лексической команды. Поэты XIX в., по сути, злоупотребляли этим словом до тех пор, пока оно не утратило и прелесть, и смысл в незатейливых стишках ничтожных рифмачей и в сочинениях дам-авторесс. У Пушкина «мечта» — в числе любимых слов, как и ее производные «мечтанье» или «мечтание», «мечтать», «мечтатель» и «мечтательный» (близкое к «задумчивый» — это еще один пушкинский любимчик).
8—9 деву гор… / И пленниц берегов Салгира. — Здесь аллюзии на (1) черкешенку из «Кавказского пленника», «повести», начатой в августе 1820-го, оконченной весной 1821-го и опубликованной на последней неделе лета 1822 г.; (2) пленниц гарема из «Бахчисарайского фонтана», написанного в первой половине 1822-го и опубликованного 10 марта 1824 г. с интересным предисловием Вяземского[335].
Это две ранние, отчетливо восточные поэмы Пушкина, два стремительных потока не разбитого на строфы четырехстопного ямба. Рудиментарная библиография, на которую наш поэт здесь намекает, будет значительно полнее, когда в первых строфах восьмой главы Пушкин, мысленно перебирая все написанное, поставит собственную Музу в один ряд со своими героинями.
Согласно Б. Недзельскому (см. Бродского, 1949), словом «Салгир» татары называли любую реку в Крыму. Здесь оно явно означает реку Чурюк (или Чурук) недалеко от татарского города Бахчисарай в центральном Крыму, бывшей резиденции крымских ханов (1518–1783), а затем туристской достопримечательности. Возможно, однако, что Пушкин перепутал Чурюк с настоящим Салгиром — рекой в другой, восточной части Крыма, которая начинается вблизи Аяна и течет на север, к Симферополю.