XVII
XVII
Еще страшней, еще чуднее:
Вот рак верхом на пауке,
Вот череп на гусиной шее
4 Вертится в красном колпаке,
Вот мельница вприсядку пляшет
И крыльями трещит и машет;
Лай, хохот, пенье, свист и хлоп,
8 Людская молвь и конский топ!31
Но что подумала Татьяна,
Когда узнала меж гостей
Того, кто мил и страшен ей,
12 Героя нашего романа!
Онегин за столом сидит
И в дверь украдкою глядит.
1 Еще страшней, еще чуднее… — Этот стих обнаруживает забавное сходство с фразой «Curiouser and Curiouser»[616] из второй главы «Приключений Алисы в Стране Чудес» Льюиса Кэрролла (1865).
3—4 Вот череп на гусиной шее /Вертится в красном колпаке… — Соблазнительно усмотреть здесь воспоминание об арзамасских обедах 1817–1818 гг. См. коммент. к гл. 5, X, 6 и гл. 8, XIV, 13.
5 Вот мельница вприсядку пляшет… — Томашевский («Временник Пушкинской комиссии». М., 1936, II) опубликовал карандашный рисунок Пушкина — ветряная мельница из Татьяниного сна и танцующий скелетик. Рисунок сделан на пушкинском экземпляре отдельного издания четвертой и пятой глав. Лопасти ветряной мельницы по-русски называются крыльями.
В рукописном варианте гл. 8, XLVI Татьяна вспоминает местную ветряную мельницу (отвергнутое чтение в беловой рукописи ПБ). Это не та мельница (гл. 6, XII, 11 и XXV, 10) — судя по всему, водяная (гл. 6, XXVI, 1), близ которой Ленский пал на дуэли с Онегиным, но русскому читателю придет на память та водяная мельница, ибо ветряная ли, водяная ли, все равно она зовется мельницей.
Танец вприсядку — известная русская мужская пляска.
В «Днепровской русалке» (см. коммент. к гл. 2, XII, 14) один шутейный персонаж оборачивается медведем, дерево превращается в ветряную мельницу, а мешки с мукой пускаются в пляс. В юности Пушкин мог видеть эту оперу в Петербурге.
7 Лай, хохот, пенье, свист и хлоп… — Отдельное издание четвертой и пятой глав дает «Визг» вместо «Лай».
7—8 См. мой коммент. к гл. 1, XXII, 5–6, где сказано, что подобный прием становится лейтмотивом всего романа.
Сказочные упыри и химерические чудовища из сна Татьяны — это те же гости из дневной жизни, которые придут к ней на именины и позже объявятся на балах в Москве, гости, погруженные во мрак ночного кошмара, и этот сон предвосхищает их выход на сцену.
***
В басне Ивана Хемницера «Два соседа» («Басни», 1779) есть сходная интонация (стихи 24–25):
Тут лай собак, и визг свиной,
И крик людей, и стук побой…
В замечательной по красоте поэме-сказке о волшебном замке, написанной Гаврилой Каменевым (1772–1803), предтечей русского романтизма, и озаглавленной «Громвал» (опубликована в 1804 г.; состоит из нерифмованных четверостиший с мужскими концовками, причем первые два стиха каждого — четырехстопный дактиль — весьма необычное сочетание), говорится о том же и в той же манере (стихи 105–106):
Духи, скелеты, руками схватясь,
Гаркают, воют, хохочут, свистят…
И наконец, в вымышленном сне Софьи, поведанном ею отцу, Павлу Фамусову, в грибоедовском «Горе от ума» (действие I, стих 173) слышится
…стон, рев, хохот, свист чудовищ!
Формула эта интернациональна. Совершенно такая же интонация у Теннисона, см. его «Сон наяву: Пробуждение» (Tennyson, «The Day Dream: The Revival», 1842), стихи 3–4:
And feet that ran, and doors that clapt,
And barking dogs, and crowing cocks…
(«И йоги, что бежали, и двери, что хлопали,
И лающие псы, и кукарекающие петухи…»)
***
Журнальные обозреватели, которым Пушкин устраивает выволочку в примечании 31 (см. текст), заявляли, что «хлоп» и «топ» — слова неудачные и лишь полная форма «хлопанье» и «топанье» единственно правильная. Пушкин использует «хлоп» и «топ» также в балладе «Жених» (см. ниже), в стихах 139 и 137 соответственно.
В 1826 г. Пушкин обработал, или сочинил, народную песню (одну из трех) про Стеньку (Степана) Разина, знаменитого волжского разбойника (и мятежного донского казака, схваченного и четвертованного в 1671 г.), которая начинается так:
То не конский топ, не людская молвь,
Не труба трубача с поля слышится,
А погодушка свищет, гудит,
Свищет, гудит, заливается
Зазывает меня, Стеньку Разина,
Погулять по морю…
Мы встречаем похожую интонацию и в замечательной балладе Пушкина «Жених. Простонародная сказка», написанной в июле 1825 г. в Михайловском и состоящей из сорока шести строф (четырехстопные ямбы с мужской рифмовкой и трехстопные ямбы — с женской, babaccee), стихи 137, 153:
Вдруг слышу крик и конский топ…
Крик, хохот, песни, шум и звон…
Наташа, купеческая дочь, исчезает на три дня (она заблудилась в лесу, как мы узнаем позже) и возвращается дрожащая и чуть живая. Через некоторое время она вновь становится румяной и веселой и резвится вплоть до того вечера, когда следующее зрелище не сгонит привычного румянца с ее щек: некий молодец во весь опор гонит тройку удалых коней мимо ее крыльца. Затем он сватается, и отец настаивает, чтобы Наташа приняла предложение. На свадебном пиру она просит жениха истолковать один сон (и повествует о лесной тропинке, что привела ее к избе, полной сверкающих сокровищ), который на самом деле оказывается вовсе не сном, а реальной историей убийства, что совершил наш молодец, которого тут же и арестовывают. Эта баллада, которая по форме превосходит даже «Светлану» Жуковского, исполнена великолепных звукоподражаний; к примеру, стихи 117–120 безупречно передают вздохи и шелесты глухого леса:
…в глуши
Не слышно было ни души
И сосны лишь да ели
Вершинами шумели.
В своем переводе я не смог передать все эти с-с-с и ш-ш-ш и лишь сохранил смысл.
8 Людская молвь и конский топ! — Ср. у Прейда в «Рыжем рыбаке» (Praed, «The Red Fisherman»), стих 117:
Neigh of steed, and clang of steel…
(Ржанье коня и бряцанье стали…)
Варианты
1 Черновики (2370, л. 83 об.):
<Там крысы в розовой ливрее>…
Там петухи в цветной ливрее…
Отвергнутая беловая рукопись и отдельное издание пятой главы (1828):
<Там крыса в голубой ливрее>…
<Там ворон в голубой ливрее>…
Там суетливый еж в ливрее…
Примечания к изданию 1833 г. (ПД 172):
<Там филин на крылатом змее>…
Там змей в очках, там еж в ливрее…
5 Черновики (2370, л. 83 об.):
<Там мельница на стуле пляшет>…
Тут мельница живая пляшет…
Беловая рукопись и отдельное издание главы:
Там мельница в мундире пляшет…