XXXV

XXXV

Зато зимы порой холодной

Езда приятна и легка.

Как стих без мысли в песне модной

4 Дорога зимняя гладка.

Автомедоны наши бойки,

Неутомимы наши тройки,

И версты, теша праздный взор,

8 В глазах мелькают как забор.43

К несчастью, Ларина тащилась,

Боясь прогонов дорогих,

Не на почтовых, на своих,

12 И наша дева насладилась

Дорожной скукою вполне:

Семь суток ехали оне.

5 Автомедоны наши бойки… — Автомедон — возница Ахиллеса (героя «Илиады» Гомера).

7—8 Сполдинг (1881, с. 271) называет пушкинское примечание 43 «несколько застарелой шуткой» и мрачно добавляет: «Большинство англичан, стоит им заменить верстовые столбы на мильные, а частокол — на кладбищенскую ограду, мгновенно распознают ее американское происхождение».

14 Прикинув общую ситуацию и учтя конкретные обстоятельства, приходим к выводу, что самое большое расстояние, которое за неделю могли покрыть Ларины той зимой (январь или февраль 1828 г.) на своих четырех санях и восемнадцати дряхлых клячах, составило бы двести миль (путь, который на почтовых в легких санях с переменой лошадей каждые несколько миль был бы преодолен не более чем за два дня). Это, а также некоторые иные соображения позволяют расположить их имение в двухстах милях западнее Москвы, примерно на полдороге между Москвой и Опочкой (Псковской губернии), неподалеку от имения самого Пушкина. Таким образом, ларинское поместье оказывается где-то в нынешней Калининской области (занимающей северную часть бывшей Смоленской и западную часть бывшей Тверской губернии). Местность эта расположена милях в четырехстах южнее Петербурга, на западе ограничена верховьем Западной Двины, а на востоке — верховьем Волги. Чуть ниже (в XXXVII — Петровский замок; в XXXVIII — Тверская улица) будет сказано, что ларинская процессия въезжает в Москву с северо-запада, тем же путем, что и сам Пушкин по возвращении из Михайловской ссылки, когда писал предыдущую главу (7 сентября 1826 г.){162}.

Цезарь, который, по словам Гиббона, отмахивал по сто миль в день в наемных колесницах, не смог бы состязаться с русскими ездоками. У императрицы Елизаветы, дочери Петра Великого, в 1750-х гг. был специальный санный экипаж, где кроме всего прочего имелись печка и ломберный столик; впрягая по двенадцать лошадей (которых меняли через каждые несколько миль), она регулярно повторяла рекорд своего отца, тратившего на путешествие по снежной дороге из Петербурга в Москву (486 миль) сорок восемь часов. Спустя лет шестьдесят этот рекорд был побит Александром I, который преодолел сей путь за сорок два часа, а Николай I в декабре 1833 г. домчался до Москвы (согласно записи в дневнике Пушкина) феноменально быстро — за тридцать восемь часов{163}.

С другой стороны, зимой могло выпасть столько снега, что путешествие по снежному пути оказывалось не лучше, чем в сезоны слякоти и грязи. Так, Вульф в своем дневнике отмечает, что из-за особенно обильного снегопада он тащился сорок миль на дядюшкиной тройке из Торжка в Малинники (что в Тверской губернии) целый день, с раннего утра до восьми вечера. Тяжелый обоз Лариных, скорее всего, полз еще медленнее{164}.

В черновике (2371, л. 73) Пушкин сперва написал «неделю», а затем вычеркнул и исправил на «дней десять».

Бродский (комментарий к ЕО, с. 399) дает неверную дату приезда Лариных в Москву. Они прибыли туда в самом начале (а не в самом конце) 1822 г., вскоре после Рождества 1821 г. (см. XLI, 13). А к августу 1824 г. Татьяна уже около двух лет была женою князя N (см. гл. 8, XVIII, 2).

Вариант

1—6 В черновике (2371, л. 71 об.) видим фальстарт этой строфы:

<Татьяну> все воображая

<Еще> ребенком няня ей,

Сулит веселье истощая

Риторику хвалы своей.

<Вотще> она велеречиво

Москву описывает живо…