Л.-П. ЛАФОРЕ, редактору «Голуа»

Л.-П. ЛАФОРЕ, редактору «Голуа»

25 февраля 1887 г.

Любезный собрат по перу!

Вы хотите знать, что я думаю по поводу высказываний театральной критики о пьесе, которую мой друг Бузнах сделал на основе «Чрева Парижа». Я думаю, что Бузнах может только горячо благодарить всех этих господ, потому что, за некоторыми исключениями, все они повторяли одно и то же: говорили, что пьеса любопытна, что шестая картина проникнута берущим за душу пафосом, что одного блестящего исполнения было бы довольно, чтобы привлечь публику, — словом, они уверены, что пьесе надолго обеспечен успех.

Если Бузнах не был бы доволен, это значило бы, что он очень привередлив. И мне приятно знать, что он доволен.

А теперь, быть может, Вам любопытно узнать, как я отношусь к тому, что говорилось критиками о моей личной позиции в этом деле. Так вот, я чувствую, что в те времена, когда я писал длинные полемические статьи, я очень плохо объяснился или же меня очень плохо читали, раз люди думают, будто в театре я хочу видеть картины обыденной жизни без внутренней связи, что я пренебрегаю действием и слишком большое значение придаю декорациям.

Я не сторонник литературы, в которой ничего не происходит, — ни в романе, ни в драме; наоборот, я за любовь, за действие и за бунт; а декорации, по-моему, — это только среда, которая дополняет и объясняет характер действующего лица.

Должен добавить, что в отношении народной драмы я более покладист, тут у меня, я бы сказал, оппортунистические идеи; было бы слишком долго излагать их сейчас. Но я могу только улыбаться, когда в связи с шестой картиной «Чрева Парижа» вспоминают добрую старую мелодраму.

Я тоже считал мелодрамой лирические эпопеи Виктора Гюго. Я был и прав и неправ. Отнюдь не вечные движения сердца, не вечные радости и вечные горести человеческие нужно порицать в мелодраме, но глупость формы и средств выражения.

Еще одно слово: г-н Анри де Лапоммере и некоторые другие лица удивляются, подшучивают, негодуют на меня за то, что я позволяю Бузнаху делать пьесы из моих романов!

Господи боже мой! Да если им так важно аплодировать мне одному или одного меня освистать, это дело можно уладить, У. меня уже шесть лет в ящике письменного стола лежит пьеса «Рене», которую ни один парижский театр не хотел ставить. Стоит г-ну Анри де Лапоммере, человеку, весьма влиятельному, попросить, чтобы ее где-нибудь приняли,[135] и он получит меня одного, без соавтора.

Искренне Ваш, дорогой собрат.