Ж. ВАН САНТЕН КОЛЬФУ

Ж. ВАН САНТЕН КОЛЬФУ

Медан, 4 сентября 1891 г.

Наконец, любезный собрат, решаюсь Вам написать. Вы должны простить мне долгое молчание. У меня были всякого рода неприятности, много работы, и роман мой страшно запаздывает.

Вы просили у меня подробностей о «Разгроме». Мне, право, трудно сообщить Вам что-либо новое, ибо о моем путешествии в Седан, о моих мыслях по поводу войны, о плане книги и т. д. и т. п. сообщается во всех газетах.

Лучше объясню Вам в общих чертах, что я хочу сделать. Прежде всего рассказать правду об ужасной катастрофе, от которой чуть не погибла Франция. И уверяю Вас, что в первую минуту это отнюдь не показалось мне легким делом, потому что существуют вопиющие факты, непереносимые для нашей гордости. Но по мере того, как я погружался во всю эту мерзость, я понял, что высокий долг повелевает сказать все до конца и что теперь после огромного усилия, которое пришлось сделать нашей стране, чтобы вновь подняться на ноги, мы можем сказать все, испытывая законное удовлетворение. Я доволен и надеюсь, что читатели оценят мое беспристрастие. Ничего не скрывая, я хотел «объяснить» наши бедствия. Эта позиция показалась мне самой благородной и самой разумной. Я был бы очень рад, если бы во Франции и в Германии воздали должное великим усилиям, которые я приложил для установления истины. Я верю, что моя книга будет правдивой, справедливой, что она будет полезна Франции самой своей откровенностью.

Как всегда, я хотел охватить в книге всю войну, хотя центральный эпизод в ней — Седан. Под «всей войной» я понимаю: ожидание на границе, походы, сражения, панику, отступление, отношения крестьян с французами и с пруссаками, партизан, горожан, оккупацию с реквизицией съестных припасов и денег и, наконец, ряд важных эпизодов, имевших место в 1870 году. Вы, конечно, догадываетесь, что втиснуть все это в мой план было не просто. Я всегда, как говорится, глазами все бы съел, да желудок не позволяет. Когда я берусь за какой-нибудь сюжет, мне хочется, чтобы в нем поместился целый мир. Вот откуда мои мученья — от этой тяги к огромному, всеобъемлющему, которая никогда не бывает удовлетворена.

Я разделил роман на три части, по восемь глав в каждой; таким образом, всего в нем двадцать четыре главы. Боюсь, как бы этот том не получился еще толще, чем «Земля». Первая часть содержит первые поражения на Рейне, отступление до Шалона и поход от Реймса до Седана. Вторая часть целиком посвящена Седану, — это картина сражения, развернутая на целых двести страниц. В третьей части описывается оккупация, лазареты, личная драма, которая вплетается в эпизод партизанской борьбы, наконец, осада Парижа и в особенности пожары во время Коммуны, под кровавым небом; этим я кончу.

Что касается моих подготовительных работ, то вот они.

Я следовал своему постоянному методу: гулял в тех местах, которые буду описывать, читал все письменные документы, которых невероятно много, наконец, подолгу беседовал с авторами драмы, срок постановки которой я смог приблизить. А вот что мне больше всего послужило для «Разгрома». Когда была объявлена война, среди безработных представителей свободных профессий, среди адвокатов, молодых учителей, даже среди преподавателей университета, бывших профессоров, оставшихся без должности, были люди, очень часто высокообразованные и освобожденные от военной службы, которые добровольно шли в армию простыми солдатами. Вечером, на бивуаке, они записывали свои впечатления и приключения в маленькие записные книжки. У меня в руках побывало пять-шесть таких книжек, которые были мне письменно предложены авторами в оригинале либо в копии; одна или две из них даже были напечатаны. В этих записях меня больше всего интересовала жизнь, пережитое. Все они были похожи друг на друга. Их объединяла совершенная общность впечатлений. И вот самую суть «Разгрома» я получил из этих книжек.