1866 © Перевод А. Тетерникова и М. Трескунов

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

1866

© Перевод А. Тетерникова и М. Трескунов

АНТОНИ ВАЛАБРЕГУ

Париж, 10 декабря 1866 г.

Вы никогда не угадаете, дорогой Валабрег, почему я не мог сразу ответить на Ваше последнее письмо. Я уже давно задолжал Вам несколько страниц, и нужна была весьма основательная причина, не правда ли, чтобы и дальше тянуть с возвращением этого долга. Так знайте же, что все эти дни я работал для Экса. — Да, да, вот и я стал поборником этой самой децентрализации. Но у меня есть смягчающие обстоятельства. Представьте себе, что я получил приглашение на тридцать третью сессию Научного конгресса Франции, и приглашение такое лестное, что невозможно было притвориться глухим. Не могу объяснить Вам подробно причин, побудивших меня дать свое согласие. Так или иначе, я, член конгресса, только что получил карточку, в которой мне присваивается это звание, и вчера отнес на почту около тридцати страниц под названием «Что такое роман». Я доволен (читайте: очень доволен) этим маленьким сочинением, в котором я широко применил метод Тэна. Словом, оно содержит категорические и смелые утверждения. Мне бы очень хотелось оказаться в уголке зала, где будут декламировать мою прозу.

Ах! каким бы Вы были славным малым, если бы согласились занять мое место в этом уголке, где я сам быть не смогу! Можете Вы оказать мне эту услугу и потом написать, что Вы там видели и слышали? По правде сказать, я очень боюсь, вдруг моя петарда не произведет должного эффекта. Она основательно начинена порохом, но воздух в провинции сырой и обычно гасит лучшие фейерверки ума. Для Вас, конечно, ясно, почему я сделал то, что сделал, и Вы понимаете, что ко всему этому у меня сейчас осталось только любопытство. Вот это-то любопытство я Вас и прошу удовлетворить. Напишите мне как можно скорее обо всем, что там произойдет; и, так или иначе, мы с Вами узнаем провинцию еще с одной стороны.

Я занялся бы Вашими делами с первой страницы, если бы не эта важная новость. Теперь могу Вам сказать, что Ваше письмо меня почти что огорчило. Вы, право же, слишком счастливы, у Вас слишком много свободного времени, и, бог меня прости, Вы кончите тем, что забудетесь в глубоком сне. Представьте себе, я злой завистник: читая Ваше письмо, я думал о себе, я говорил себе, что хотел бы, как Вы, проводить жизнь в спокойной работе. И говорил это потому, что я лентяй и трус. Поверьте, быть может, было бы лучше, если бы у Вас не было ни гроша, Вы бродили бы по парижским мостовым, движимый необходимостью, и вынуждены были бы вмешиваться в реальную жизнь. Вы погрузились в размышления, в чистые размышления, в мечты, в те мечты, которые предшествуют сну. И Вы заснете, это уж наверняка.

Вы говорите, что работаете, но по тому, что Вы добавляете, я вижу, что Вы не работаете в среде живых. Целая книга осенних пейзажей! Признаюсь Вам, это меня пугает. Не хочу судить по заглавию, однако боюсь, что Вы несправедливо требуете от пера того, чем надлежит заниматься, — я теперь больше не говорю «кисти», — просто-напросто мастехину. Я не настаиваю, а только хочу предостеречь Вас от дремоты, в которую Вы скоро можете погрузиться. Подумайте и решайте, не настало ли для Вас время вступить в борьбу. Только борьба может придать Вашему таланту зрелость, которой Вы напрасно добиваетесь от занятий. Несколько месяцев практики равносильны целым годам теории. На Вашем месте — говорю Вам это как доброжелатель и собрат по перу — я бы перестал писать только ради того, чтобы писать, приехал бы в Париж с какой-нибудь определенной целью и приложил бы все силы к небольшому, но быстро осуществимому делу. Вы уже взрослый малый. Это будет отступлением, самоубийством, если Вы не начнете действовать решительно и не откладывая.

Разумеется, я прекрасно знаю, что в настоящее время не могу служить хорошим примером. Журналистика меня страшно изматывает. Дела мои идут плохо, я много тружусь, а результат незавидный. И все-таки изо всех сил советую Вам приехать сюда и работать в газетах вместе со мной. Нужно Вам сказать, что, так или иначе, в течение какого-то периода Вам придется быть новичком, и хорошо бы как можно скорее покончить с дебютами. Главное, когда Вы приедете, не говорите мне, что Вы собираетесь запереться в своей комнате и опять начнете изучать что-нибудь. Запираться можно в Эксе, а здесь надо идти вперед.

Ах, как я хотел бы оказаться на Вашем месте, дорогой Валабрег, и заснуть ненадолго, а чтобы Вы оказались на моем и необходимость толкала бы Вас вперед!

Итак, договорились, Вы будете дремать до марта, но тогда Вы наконец проснетесь. Даю Вам последнюю отсрочку. А потом буду считать Вас отъявленным лентяем.

Нужно Вам сказать, что нынче я не весел. Ничего не клеится, и «небо грядущего» удивительно мрачно. Прошлое лето я вспоминаю как настоящий золотой век. Как я тогда верил в будущее, какие строил планы! А сегодня вечером — чувствую себя болваном, и сейчас, когда пишу Вам это письмо, меня тошнит от запаха чернил. Бывают же такие периоды уныния, и хуже всего то, что от них очень страдаешь. Боже милостивый! Какие постоянные толчки и какие поломки в этой жалкой машине, каковою является моя особа! Я уже и сам не знаю, что меня мучит, — живот или мысли!

Не могу сообщить Вам ничего определенного о моем положении в литературе, оно меняется каждый день. Мне приходится писать в нескольких газетах, но самое мое надежное жилище все-таки эта лавочка «Фигаро», да и там я каждое утро жду, что пол вот-вот провалится у меня под ногами. Я хотел бы, как Вы мне советуете, начать серьезную работу, которая принесла бы мне утешение. Жаль, что сейчас это невозможно. Я должен зашибать деньгу, а к этому делу я удивительно непригоден. Не знаю, как выберусь с этой каторги. Я хочу сказать, как преодолею свои невзгоды, потому что окончательно бросать журналистику я не собираюсь — это самый верный способ действовать из всех, какие я знаю.

Я возобновил свои приемы по четвергам. Писсарро, Байль, Солари, Жорж Пажо каждую неделю приходят хныкать вместе со мной и жаловаться на трудные времена. Байль, впрочем, одержал нынче большую победу; с сегодняшнего дня он лауреат Академии, его премия исчисляется в три тысячи франков. Когда он пришел сообщить мне эту приятную новость, я подумал, что он помешался. Солари усердно скребет своих добрых божков — он хочет жениться. Писсарро ничего не делает и ждет Гильме.

Скажите Полю, чтобы он возвращался поскорее. Он вдохнет немного бодрости в мою жизнь. Я жду его как спасителя. Если он не собирается приехать через несколько дней, попросите его написать мне. А главное, пусть привезет все свои этюды, чтобы доказать мне, что я должен работать.

Хотел написать Вам интересное письмо, полное фактов, но, конечно, мне удалось только излить свое плохое настроение. Придется Вам принять меня таким, каков я есть. Наступит день, когда во мне пробудятся надежды и Вы получите от меня радостные страницы.

Смелее, дорогой Валабрег, и не засыпайте; на свете есть столько живого дела, пора Вам за него приниматься.

Привет всем от меня и от жены.

Преданный Вам.