ЖОЗЕФУ РЕЙНАКУ

ЖОЗЕФУ РЕЙНАКУ

Лондон, август 1898 г.

После приговора, вынесенного нам заочно в Версале на заседании 18 июля, все наши друзья были того мнения, что я должен немедленно покинуть Францию, дабы приговор не мог быть мне объявлен и дабы мы остались таким образом полными хозяевами положения.

Главное здесь было — сохранить за собой возможность отодвинуть кассационный процесс до того дня, когда, по нашим расчетам, он будет полезен, когда он сможет пролить свет на все дело и обеспечить нам победу.

Я должен добавить, что в эти дни Эстерхази и его любовница были за решеткой, что Дюпати де Клам уже вот-вот должен был быть скомпрометирован как соучастник преступления и что нам казалось необходимым подождать результатов следствия, ибо в случае судебного преследования и осуждения этих лиц стало бы возможно наше оправдание.

Теперь уже мотив выжидания отпал, поскольку дело окончилось в их пользу — прекращено за отсутствием состава преступления.

По этому поводу замечу лишь одно: позиция, занятая этим неправосудным судилищем, показывает, что судьи решили отныне пуститься во все тяжкие и наверняка ждут не дождутся нашего появления в Версале, чтобы придушить нас.

Учитывая все эти обстоятельства, мне хотелось бы все же знать, что думают наши друзья о возможных сроках моего возвращения во Францию, или, иначе говоря, о том, когда, по их мнению, возобновление судебного процесса в Версале приобретет явный смысл для нас и для дела. Я исхожу из того, что уже доказана невозможность для суда объявить мне приговор, пока я нахожусь за границей, и что мы вольны оттягивать день моего возвращения столь долго, сколько нам будет угодно.

По-моему, есть два возможных способа действовать. Первый — в соответствии с решением, принятым нами ранее, когда мы рассчитывали на судебное преследование Эстерхази и его любовницы, — вернуться в октябре, даже если до тех пор не произойдет ничего нового, и дать себя задушить в Версале, предоставив судьям возможность вновь преступно попрать юстицию, иначе говоря, опять показать себя во всей красе. Мы будем освистаны, осыпаны бранью и осуждены; разумеется, никакой ясности в положение мы не внесем; я отправлюсь отсиживать свой год в тюрьме. Если все считают, что это послужит на пользу нашему делу — я готов покориться.

Второй способ — ждать за границей до тех пор, пока мы не получим возможности говорить во весь голос; дожидаться таких обстоятельств, при которых, вернувшись, я непременно одержу победу; оставить этот процесс висеть над их головой дамокловым мечом; сохранить за собой свободу действий, угрожая в любой момент снова разбередить рану и заставить ее кровоточить; не освобождать этих господ от нашего процесса, а, напротив, беспрерывно дразнить их его возможным окончанием, отнять у них всякую надежду самим покончить с ним, поскольку мы вольны будем в любую минуту начать все сызнова.

Я хочу, чтобы наши друзья прочли это письмо, обсудили его и поставили меня в известность о том, в каком направлении, по их мнению, мне надлежит действовать.