1858 © Перевод Д.Лившиц

1858

© Перевод Д.Лившиц

ПОЛЮ СЕЗАННУ

Париж, 14 июня 1858 г.

Дорогой Сезанн!

Я немного запоздал с ответом, но, прошу тебя, поверь, тому причиной невероятное стечение обстоятельств, о котором не стану рассказывать, потому что это отняло бы слишком много времени. В городе страшно жарко, просто обливаешься потом. И так как мой поэтический жар обратно пропорционален тому, которым нас оделяет ныне божественный Аполлон, сегодня я ограничусь в своем письме обыкновенной прозой. К тому же, как и г-н Гюго, я люблю контрасты. Поэтому вслед за посланием в стихах посылаю тебе послание в прозе. И вместо того, чтобы усыпить тебя совершенно, только нагоню на себя сон.

Милый друг, сейчас ты услышишь одну чудесную новость — я уже окунул свое тело в воды Сены, — широкой-широкой, глубокой-глубокой Сены. Но здесь нет вековой сосны, здесь нет прохладного родника, где можно охладить божественную бутылку, здесь нет Сезанна с его богатым воображением, с его живостью, с его остроумием! А потому — долой Сену! Да здравствует деревушка Палетта и наши дивные прогулки на берегах Арка!

Париж велик, полон увеселений, величественных зданий, очаровательных женщин. Экс мал, однообразен, убог, полон женщин, которые… (впрочем, боже меня сохрани злословить о жительницах Экса). И несмотря на все это, я предпочитаю Экс Парижу.

Что же влечет меня к нему? Сосны, что колышутся от легкого ветерка, пересохшие ущелья, скалы, громоздящиеся друг на друга, словно Пелион на Оссу, вся эта живописная природа Прованса? Не знаю. Но мое поэтическое чутье говорит мне, что отвесная скала лучше свежевыкрашенного дома, что шум волн лучше шума большого города и что девственная природа лучше природы подправленной и искаженной. А может, это друзья, которые остались там, на берегу Арка, влекут меня в край буйабеса и аиоли? Да, да, дело именно в этом.

Я встречаю здесь столько молодых людей, которые претендуют на остроумие, вечно задирают нос, не могут налюбоваться на свои достоинства, а всех остальных считают дураками, что мне хочется вновь увидеться с теми, кто обладает истинным остроумием и кто, прежде чем бросить камень в соседа, задумается, не заслуживает ли этого он сам. Ну и ну! Я сегодня до ужаса серьезен. Прости мои плоские рассуждения. Видишь ли — когда начинаешь рассматривать мир более пристальным взглядом, замечаешь, что он устроен плохо, и уже не можешь удержаться от философствований. К черту рассудок и да здравствует радость! Как у тебя дела с твоим «предметом»? Ты уже заговорил с ней?

Ах, ветреник, ей-ей, ты вполне способен на это. Молодой человек, вы погубите себя, вы можете наделать глупостей, но скоро приеду я и остановлю вас. Я не желаю, чтобы мне испортили моего Сезанна.

Что ты поделываешь? Купаешься? Кутишь? Рисуешь? Играешь на корнете? Пописываешь стишки? А как твой экзамен? Дела идут? Ты заткнешь за пояс всех учителей. Черт побери, ну и повеселимся же мы потом! У меня самые чудовищные проекты. Это будет колоссально — увидишь.

Как Байль? Как Б…? Как Маргери? Как Б…? Эти четыре индивидуума в высшей степени меня интересуют. После тебя они нравятся мне больше всех. Все четверо — славные малые, у них есть, конечно, свои недостатки, но эти недостатки, подобно родимому пятнышку, подчеркивающему белизну женской кожи, еще более оттеняют их выдающиеся достоинства.

Я закончил свою комедию «Попался, наставничек!». В ней тысяча с чем-то стихов. Придется тебе на каникулах проглотить все это, и ты это проглотишь. Байль тоже. И все остальные. Я буду беспощаден. Тщетно станете вы твердить, что сыты по горло, — я буду подливать вам еще и еще. Я утоплю вас в целом море слов.

Но это не удар в спину. Я честно вас предупредил, и вы можете ответить тем же — соберитесь все вместе и напишите новую «Девственницу», от которой мне тоже не поздоровится. О, господи, и как это под небесным колпаком мог уродиться такой бесталанный малый, как я!

Всем вышепоименованным лицам я напишу в самое ближайшее время.

Не знаю, как это получается, но я совсем не работаю, и тем не менее у меня нет ни минуты свободной.

В этом письме ни о чем не рассказываю, потому что приберегаю материал для Экса. Сегодня у нас 14-е — теперь уже осталось только два месяца. Время идет не очень быстро, но все-таки оно идет. Кланяйся от меня друзьям и твоим родителям. И смотри пришли же, если ты не очень занят, какие-нибудь хорошенькие стишки.

Стихи меня развлекают и доставляют большое удовольствие. Что до меня, то я умер для поэзии на какой-то срок.

Сколько ты получишь отличий! Какие бурные аплодисменты вызовет раздача наград! Ну, а я — уж я-то не намерен загонять себя до полусмерти, словно ломовая лошадь. Я постараюсь получить только одну награду — за сочинение, и если получу ее, с меня довольно. Что делать — не всем дано блистать. В мире столько дураков, что можно без особого позора составить им компанию.

Не хватит ли громоздить глупость на глупость? По-моему, четырех страниц вполне достаточно. Вот подожди — я приеду и тогда уж выложу все мои несуразные мысли — ты просто устанешь слушать.

Итак, дружище, я собираюсь поставить точку. Только что кончил письменную по химии и совсем отупел: ничто так не действует мне на нервы, как химия. Впрочем, все существительные женского рода действуют на меня таким же образом. (Не удержался, чтобы не закончить глупостью.)

До скорого свидания. Твой верный друг.